муками любви, за счастье достижения платят безмерной усталостью пути, за остроту понимания отдают ослабленную силу восприятия, после жаркого чувства испытывают ужас пустоты. Ценою же всей жизни является смерть. Каждый человек всю жизнь расплачивается за все своими силами, пока наконец не придет смерть: она разобьет мраморное чело алмазным топором, а глиняное – сухою веткой».
Преданность мгновенью, ненасытное наслаждение жизнью, которое Гофмансталь на заре творчества воспел в маленькой драме «Вчера», тоже оказывается подчиненным железному закону расплаты. «Авантюрист» осуществил в своей жизни отважные желания Андреа, он отдавался всем влеченьям, он не оставлял ни одной капли в кубке жизни. Но он «не умел постареть», он до конца останется «рабом жизни». Драма разрешается тихой, невысказанной грустью, как замирает музыка, обвеянная предчувствиями и прозрениями, для которых не найти слов.
Но железная власть рока не убивает в душе поэта священной радости бытия. Гофмансталь никогда не проклянет жизни, как бы она ни терзала его героев, потому что жизнь драгоценна и желаннее ее ничего не знает человек.
Первой своей обязанностью поэт считает осуществление высшего типа жизни. Самое искусство для него – та золотая лестница, которая ведет в мир светлых переживаний. Это то новое «чувство жизни», о котором проповедуют «Листы для искусства». Сначала только избранники создадут новый уклад жизни – полной, радостной, изящной, где удовлетворены все духовные потребности утонченного бытия, а затем эта культурная ступень станет достоянием всех людей.
Окружающая пошлость, все мелкое и ничтожное вызывает в поэте отвращение и боль.
Драма «Свадьба Зобеиды» представляет антитезу между пошлостью и жизнью высшего типа. Патриций Лоренцо в «Авантюристе» говорит слова, звучащие как бы признанием самого поэта:
…в детстве так легко
Уныние овладевало мною:
Так скоро я печали подчинялся
И застывал душой, когда глядела
Из чащи жизни пошлость на меня
Глазами страшными Медузы…
В созидании нового, утонченного бытия не все дается легко, в жизни избранников есть свои горести: одиночество, мучительные искания. Но лучше страданье гордого духа, нежели пошлое и мелкое существование. Только в минуту упадка душевных сил безумец Клавдио завидует тем, которые
в простых словах передают
Все нужное для смеха и для слез,
Не надо им кровавыми ногтями
Рвать гвозди из дверей запечатленных.
Такие минуты слабости редки. Поэт прославляет свое одиночество, дорожит им, как царским венцом, а тернии мысли считает неизбежными терниями этого венца.
«Область искусства ограниченная, – говорит Гофмансталь, – а время течет широким руслом. Каждый хочет жить и потому должен действовать. Если он желает, чтобы его труды увенчал успех, и если он страшится бесплодно потратить жизнь свою и силы, он должен достигнуть соглашения со своей эпохой. Нет ни одного вопроса в обыденной жизни, даже
