шапочка Ингильберта. Наверняка смотрел на нее как завороженный – красно-бело-синяя, затейливой вязки. И скорее всего, не удержался – взял шапочку себе, а свою нахлобучил на покойника. Ничего плохого в виду не имел, так, решил примерить. И наверняка вернул бы шапочку – его собственная не хуже, хотя не такая многоцветная и, надо признаться, не так искусно связана… А Ингильберт, оказывается, зашил перстень в шапочку. Наверное, боялся, что за ним погонятся, – а кому придет в голову искать перстень в шапке? Никому. И меньше всего Паулю Элиассону.
А тут подоспел ротмистр со своими людьми, и он не успел поменяться шапочками с мертвым Ингильбертом.
Наверняка так и было. Ничего другого в голову не пришло. Она могла бы поклясться – так оно и было. Но проверить не мешает.
Марит отнесла перстень в сундучок и с шапочкой в руках пошла на скотный двор – поговорить со служанкой.
Открыла дверь коровника.
– Выходи на свет божий, Мерта, – крикнула в темноту. – Помоги, у меня ничего не получается.
Служанка, вытирая руки, подошла к выходу.
Марит протянула ей шапочку:
– Ты же отменная вязальщица. Посмотри – хочу перенять этот узор, а никак не пойму, как петли считать. Может, ты разберешься?
Служанка взяла шапочку и сказала вот что:
– Ой…
На лице изобразилось изумление. Она вышла из коровника на свет и еще раз посмотрела на шапочку.
– Где ты ее взяла?
– Не знаю… Бог весть сколько лет пролежала у меня в сундуке. А почему ты спрашиваешь?
– А спрашиваю я вот почему: шапочку-то эту я сама связала, вот этими руками. Для братика Ингильберта, в последнее… – она всхлипнула, – в последнее лето его жизни. Он в ней и ушел из дому, и с тех пор я ее не видела. Но как она оказалась у тебя?
– Кто знает… может, свалилась, когда он упал, а кто-то из пастухов подобрал и принес в усадьбу. Но тебе, наверное, не захочется с ней возиться. Такие воспоминания…
– Давай ее сюда… и завтра же получишь узор.
В голосе Мерты по-прежнему звенели слезы.
– Нет-нет. – Марит отвела руку. – Это мучительно…
– Ничто мне не мучительно, если это твоя просьба, Марит.
Да-да, никто другой, именно Марит вспомнила про Мерту Бордсдоттер, оставшуюся в полном одиночестве в хижине на лесном выпасе после смерти отца и брата. Вспомнила и предложила ей работу скотницы в усадьбе Стургорден в Ольсбю. Мерта считала, что всем обязана Марит – та помогла ей вернуться к людям.
Марит вернулась на крыльцо и взялась было за варежки, но работа не шла. Вновь прислонилась к балясине и задумалась – что теперь делать? Если бы кто-то в Ольсбю видел монахинь, женщин, оставивших земную суету ради жизни в монастыре, он мог бы подтвердить: Марит выглядела именно так, как выглядят монахини. На изжелта-бледном, словно восковом, лице ни единой морщины. И если не знать, сколько ей
