страниц назад, и в нем тоже можно увидеть боль, самую обыкновенную человеческую боль, которой можно только посочувствовать. Ему больно от того, что он многого не знает, и поэтому он делает больно другим.
Сострадание, Волшебник, есть двигатель прогресса и более глубокое понимание вещей.
Я тоже когда-то судила о мире и его видимой реальности по коллажу, наспех составленному из обрывков чьих-то многовековых судеб, вырванных из временного потока.
А ведь говорили же: «Не суди, да и не судим будешь». Правду говорили, простую правду, да обжить ее не так-то просто…
И Волшебник даже вопроса не успел сформулировать, о каком именно неизлечимо плохом шла речь, как Фея со словами «А разве дело в нем?» молитвенно склонилась над чьей-то загадочной книгой жизни и аккуратно поставила ее на место.
– А мою… Вы не могли бы перелистать на несколько страниц назад или хотя бы вперед? – улыбнулся Волшебник, заранее предугадывая ответ.
– Не могу… нам неспроста не дается памяти о прошлом. Нам бы в этой научиться прощать и отпускать с миром. Ведь одно дело от горла наказывать, а совсем другое – от сердца. Если в первом случае Вы будете в данной сложившейся ситуации почтальоном, то во втором имя Вам «Жертва» – и сердце раньше времени износите, и блага не принесете ни себе, ни Вселенной.
– И как же, по-Вашему, жить следует?
– Интуитивно… и потом, принимать то, что дается, и отпускать то, что ушло. А то всё мы как-то наоборот поступаем, продолжая ходить вверх ногами. Вот и голова поэтому часто болит.
И можно было бы выделить из последних слов оттенок иронии, если бы они не были сказаны с легкостью и теплотой, и поэтому Волшебника это совершенно не обидело и не задело.
– А это Вам. Сувенир на память… из того самого письма, – сказала Фея, протянув Волшебнику сложенный вдвое листок. – Прочтите, когда будете дома… – и исчезла. Потом исчезли дверь и земля под ногами, и пастух неожиданно обнаружил себя сидящим в своем любимом кресле лицом на Восход.
…и он уже было поверил затекшему телу, что все это ему просто приснилось, если бы не строки по ту сторону запотевшего окна…
Волшебнику:
Я вижу улыбку твою
и руки, мягко касающиеся клавиш.
Я вижу в тебе того,
кого ты никак не представишь, —
глубину твоего необъятного сердца,
широту твоей бесконечно богатой души
редкостной красоты, переливающейся,
а ты все спешишь… не спеши.
Не присядем ли мы, наблюдая
за оттенками обаяния, красоты
твоего голоса, юмора, взгляда, —
я в нем растворяюсь и насыщаюсь до полноты,
полноты моих ощущений, —
говорили, что большего гномам не надо, —
только этот свет-волшебство в глазах,
что слегка поблек пару лет назад,
я молюсь за свет, от души молю,
за свободу, за радость… и вижу улыбку твою.
Глава
