И сейчас громыхает. Будто дюжина колоколов звенит.
Семен кричал, и сердце Аксиньи сжималось. Она не знала, чем ему помочь. Хитрая природа человека порождала запутанные, неясные хвори, и знахарка колебалась меж двух путей: сказать неутешительную правду или солгать.
– Катерина, иди в избу. Что на крыльце стоишь? – Женщина зашла и подняла несмелый, полный недоверия взгляд.
– Что с ним? Сможешь ли помочь ему, Аксинья?
– Время врачует все. Вот снадобье, заваривай травы, смачивай ветошь и клади в уши. Да три раза три десятка дней.
– Спасибо! Прости ты меня за все, – недоверие в глазах Катерины сменялось надеждой, и скоро они ушли со светлыми улыбками на измученных лицах.
Аксинья позвала Нюту, обернула ее лазоревой тканью, утихомирила совесть и провела остаток вечера с иглой и ниткой, мастеря дочке обнову. Перед глазами ее стоял испуганный, беспомощный Семен, так непохожий на уверенного, яростного, жаждавшего ее любви молодца.
И правда, все быльем поросло.
Солнце завершило свой дневной бег, спряталось за березами и осинами, нацепило на облака бруснично-морковный убор. Аксинья с Нютой сидели на крыльце, ежились от вечерней прохлады.
– Мамушка, а что за птаха тренькает?
– Славка поет. Слышишь? Нежно, переливисто.
– Славка славно поет. Идет кто, – насторожилась Нютка, чуткая, словно лесной зверь. – Дышит громко.
– Иди в избу, да в подпол залезь.
– Матушка!
– Иди, еловские ночами шастать не будут. Всяк в своей избе сидит да отдыхает.
Любопытная Нюта, вздохнув, скрылась в доме, а Аксинья выудила из поленницы топор, застыла на крыльце. Она слышала уже тяжелые шаги, и затрудненное дыхание, и сдержанные всхлипы. Разглядев гостью, воткнула топор в чурку и побежала навстречу.
– Я еле дошла, Оксюша, – бормотала Агафья. – Не знала, кого просить, как позвать. Плохо мне.
– Дуреха, а если б не дошла?
– Я крепкая… сильная, знала, что смогу. Оксюша, ты тайну мою укроешь? – она звала Аксинью детским, почти забытым именем.
– Пошли в избу. – Крупная Агафья оперлась на плечо Аксиньи, и та с превеликим трудом повела роженицу к лавке. – Знахарка всю жизнь тайны хранит.
Нюта с горящими от возбуждения глазами носилась, помогала матери готовить чистые тряпки, отвары. Они сдвинули лавку и сундук, ширококостная Агафья не поместилась бы на узком ложе. В перерывах между схватками и криками роженица порывалась что-то объяснить знахарке.
– Ты молчи лучше, силы свои береги, – оборвала ее Аксинья.
Она уложила Нютку спать, сожалея о скудости своего жилья: ни доброй клети, ни бани во дворе Глафирином не было. А значит, рожать Агаша будет в избе, и малолетняя дочь увидит и услышит куда больше, чем пристало ее возрасту.
Крепкий стан и хорошее здоровье давали надежду на то, что Агафья разрешится от бремени. Сложена роженица была чудно́, словно дюжий мужик: широкие плечи
