Не говоря ни слова, снова передала Эванджелине свечу и отперла дверь. Послышались шорохи и бормотание находящихся внутри женщин.
– Потеснитесь, – велела надзирательница.
– Так некуда тесниться.
– Мэм, тут у нас валяется одна. Хворала страшно. Теперь уж вконец околела.
– Место только занимает.
Надзирательница вздохнула.
– Перетащите ее в угол. Я пришлю кого-нибудь утром.
– Жрать охота!
– Параша полная.
– Отведите новенькую куда-нибудь в другое место, у нас тут и так полна коробочка!
– Еще чего! Заходи! – Надзирательница повернулась к Эванджелине. – Приподними юбки, я сниму кандалы. – Перед тем как опуститься на колени, она дотронулась до дрожащей руки девушки и произнесла тихим голосом: – Они что брехливые собаки: только лаять и горазды. Постарайся поспать.
Заходя внутрь в темноте, Эванджелина сослепу запнулась о каменный уступ порога и повалилась головой вперед, угодив в тесное скопление женщин и ударившись плечом о пол.
Раздался хор возмущенных голосов, посыпались оскорбления:
– Сдурела, что ли?
– Смотри, куда прешь, балда!
– Вставай давай, недотепа!
Ей отвесили ощутимый пинок по ребрам.
С трудом поднявшись на ноги и растирая освобожденные от наручников кисти, Эванджелина стояла у двери камеры и смотрела, как слабый огонек свечи в руках надзирательницы уплывает от нее по длинному коридору. Когда дверь на другом конце с лязгом захлопнулась, она вздрогнула. Единственная во всей камере.
Одно маленькое закоптелое окошко, высокое и зарешеченное, впускало внутрь тусклый лунный свет. Когда глаза обвыклись, Эванджелина осмотрелась. В помещении размером приблизительно с гостиную Уитстонов теснились десятки женщин. Каменный пол был покрыт спутанной соломой.
Девушка обессиленно привалилась к стене. От идущего от пола запаха – металлического душка крови, кислой вони рвоты, смрада человеческих экскрементов – ее замутило и, когда в горле поднялась желчь, согнуло пополам и вывернуло на солому.
Сокамерницы рядом попятились, ворча и покрикивая:
– Вот же паскудная девица, нагадила тут!
– Тьфу, мерзость какая!
Вытерев рот рукавом, Эванджелина успела пробормотать: «Прости…» – прежде чем извергнуть то немногое, что еще оставалось у нее в желудке. При виде этого женщины вокруг повернулись к ней спиной. Бедняжка закрыла глаза и повалилась на колени, оглушенная и до смерти уставшая, измарывая платье в собственной рвоте.
Спустя некоторое время девушка поднялась. Развязала узелок, выданный ей надзирательницей, и спрятала оловянную кружку с деревянной ложкой в карман передника. Расстелила на склизкой соломе один из кусков мешковины, подоткнула нижние юбки себе под колени и, опустившись на пол, осторожно легла на слишком маленький прямоугольник
