уже, поболтаем с Юлькой, с ее мужем, да займемся каждый своим делом.
И мы вчетвером вошли в подъезд.
Такая вот следственная группа: полицейский, газетчик, бандит и я – не пришей, как говорится, рукав…
3
Когда Юлька открыла нам дверь, я вдруг понял смысл выражения – на человеке нет лица.
Сегодня это описание подходило ей, как нельзя кстати.
– О, это вы? – едва слышный голос оказался продолжением образа.
Испуганная, бледная, с заплаканными глазами она была полной противоположностью той уверенной и рассудительной девушки, которая вчера умудрялась подбадривать меня, когда я неожиданно для себя решил расклеиться, дав волю эмоциям и нахлынувшим воспоминаниям. Я попытался на мгновение представить, какие мысли и чувства ее терзали в этот момент, но понял, что не смогу, потому что, во-первых, у меня нет детей, а во-вторых, я понятия не имею, что значит потерять ребенка. И если честно, даже не хотелось примерять на себя подобное горе.
Поэтому я просто выдавил из себя короткое приветствие и, обняв Юльку за плечи со всей теплотой, на которую только был способен, попытался чмокнуть ее в щеку, но она отстранилась (возможно, из-за источаемого мной стойкого перегара) и с такой же холодностью поприветствовала всех остальных, столпившихся в тесной прихожей.
Слава с порога взял инициативу в свои руки:
– Так, друзья мои, проходим, не толпимся…
Видно было, что каждый чувствует себя не своей тарелке. Еще бы, не каждый же день у твоих подруг пропадают дети, а тебя просят помочь разобраться в этом деле. Хотя помощник из меня был, как из говна пуля. И только Слава с неизменно нахальной ухмылкой был, как рыба в воде. Небрежно скинув ботинки в коридоре, он вальяжно прошествовал через узкий коридор в гостиную и жестом позвал всех за собой.
Мы все последовали его примеру. Разулись и поплелись следом. Сначала Виталик, видимо, как и я, страдающий от головной боли, за ним Бахти, какой-то взъерошенный и все еще не успокоившийся после того, как Слава назвал их с отцом бандитами. Я, не считая самой Юльки, замыкал эту процессию. И пока все столпились в дверях гостиной, я облокотился на дверной косяк одной из комнат, дверь в которую была прикрыта.
Дверь скрипнула и слегка приоткрылась, показав то, что было скрыто за ней и явно не предназначалось для посторонних глаз: в углу малюсенькой спальни на узкой кровати лежала укрытая выцветшим клетчатым пледом дряхлая старуха с разметавшимися по подушке седыми волосами.
Едва услышав скрип дверных петель, она чуть повернула голову, и свет из окна упал на ее лицо так, что я невольно вздрогнул. Я будто увидел портрет, написанный в духе картин Сальвадора Дали. Левая часть лица была ужасно перекошена, рот искривлен и левого глаза почти не было видно из-под оплывшего на него века и съехавшей вниз брови. И только правый глаз, водянисто-голубой и почти прозрачный, буквально пригвоздил меня к полу, буравя холодом своего взгляда, в котором, как мне показалось,
