ь, легко создадутРусский ансамбль песни и пляски.
Как и все другие народы ‹…› еврейский народ – и активный субъект истории, и страдательный объект ее, а нередко выполнял даже и неосознанно крупные задачи, навязанные историей.
Шолом алейхем! Мир вам!
Как правильно указал отечественный классик, евреи как более или менее организованное население на территории Российской империи появились двести лет (теперь уже двести пятьдесят) назад. Евреи в небольшом количестве (торговцы) жили в России давно. Их то выселяли за ее пределы (Указ Екатерины I в 1772 году), то пускали обратно.
Отметим, что в Россию они массово не переезжали. И поодиночке тоже в нее не стремились. Империя сама до них добралась, накрыв их своим крылом, после всех разделов Речи Посполитой, то есть Польши, где они благополучно, а чаще всего не очень, проживали.
И к началу XX века, века немыслимых потрясений, в царской России оказалась самая большая еврейская община – почти две трети от общего числа гонимой нации.
После погромов, революций и Гражданской войны с Россией попрощалось около двух миллионов евреев. Большей частью они перебрались в Америку. Теперь в США почти у каждого музыканта, режиссера, врача и адвоката есть «русские корни».
Несмотря на множество запретов, первые сто лет евреи активно впитывали новую для себя культуру. И уже к началу второго столетия пребывания на новой родине община имела своих миллионеров, заводчиков, банкиров, композиторов, модных адвокатов, но и пылких революционеров, составивших костяк октябрьского переворота…
…Из миллиона судеб, фантастических биографий и незаметно прожитых жизней мы выбрали две истории – Моисея Соломоновича Левинсона и Ефима Абрамовича Финкельштейна.
Как полагается – от рождения и до смерти.
Эпизод 1
Сентябрь 1892 года
Суккот, осенний праздник
Сцена, которая сейчас откроется перед вами, в кино называется экспликация. Проще говоря, место действия. А совсем по-простому – это еврейское местечко Канатеевка неподалеку от Жмеринки.
Местечко как местечко: аптека, шинок, хаты, ничем не отличающиеся от тех, что и в украинских селах. Большей частью дома под соломой, но редкие крыши блестят жестью. Те же плетеные изгороди с горшками, насаженными на торчащие из них жерди. Незаметное различие было, например, в том, что на косяке двери каждого еврейского дома была прибита мезуза (свиток пергамента из кожи кошерного животного), обеспечивающая счастье его жильцам. Конечно, мезуза мало похожа на подкову. Но главным отличием от обычных хуторян (пейсатые хасиды не в счет) все же была внешность людей, населявших местечко. Ну никак невозможно иудея принять за славянина, даже в штаны не заглядывай. На что уж левиты, одно из колен израилевых, блондины и голубоглазые, все равно не похожи, и все тут!
Но окунемся в тихую украинскую осень, когда первые опавшие листья лежат на еще изумрудной траве, яблоки уже собраны и по прозрачному дню летают паутинки, а воздух пахнет дымом. Оглядим сверху пейзаж, где происходят важные события в двух соседних семьях – портного Абрама Финкельштейна и цирюльника Соломона Левинсона. В первый день праздника суккот и у Соломона, и у Абрама родились мальчики. Это важное событие было решено отпраздновать вместе – во дворе у Абрама, поскольку он был больше. Поставили на нем под деревьями столы, подразумевая, что это кущи, принесли лавки и даже гордость обстановки из гостиных двух домов – венские стулья.
А в соседнем дворе у Соломона выстроили полагающийся к празднику шалаш, накрытый речным ивняком в память о блуждании евреев по пустыне. Все описываемые события проходили на восьмой, кульминационный день суккота – Шмини Ацерет, и в этот день ожидалось много гостей.
В шалаше стояли две деревянные люльки. В одной лежал, задумчиво глядя в безбрежное небо, беленький Моисей, в другой, прищурившись на один глаз, хитро смотрел на восхищающихся гостей черненький Ефим. Оба они сосали вымоченные в воде с медом уголки матерчатых сосок. Моисей спокойно, а Ефим чмокая.
– Чистый цыган, – сказала одна из трех дочерей молочника Тевье, Хава. – Ему только коней уводить…
– Вей з мир! Боже мой! – прижав руки к груди, заохала мама Хавы, Голда, подойдя к люльке Моисея. – Ангел, маленький ангел! – А потом у люльки Ефима: – И зачем ты, Хава, говоришь цыган? Это же фэферл, чистый
Будем здоровы! В дословном переводе с древнееврейского – «За жизнь!»
