голосую – за.
– Сохраняем.
– Так… Значит, нужно придумать форму.
– Да, нужно. И как-то понять во времени – что куда.
– Ир, давай мы с тобой договоримся, что решили сейчас и до тех пор, пока…
– Давай! Не бери на себя все!
– Хорошо.
– Саш, я тебя люблю, я это не так просто.
– Я тебя люблю. И не вижу в этом проблемы. А вижу проблему в мире, который не подходит и который надо обстругать по форме.
– Фигассе.
– Ну, это метафора, конечно. Но похожая на правду.
Мы замолчали. Между нами состоялось то, от чего дальше будет вестись отсчет летоисчисления. И мы это понимали. И было ясно, что дальше, впереди, будет что-то большое и не всегда простое, но поддерживаемое нами для нас. И что происходящее – пожалуй, самое важное, что может случиться между двумя людьми.
Потом мы встали, пошли ходить ногами, выгуливать Бобку. Но между нами не было той невероятной легкости, что была и днем, и вчера. Мы стали знать друг о друге что-то, а не только ощущать. И этому знанию надо было где-то улечься. И ему не было подходящего места, оно вытаптывало себе лапами пятачок, как делает собака перед сном.
И в тот момент я поняла, что надо зацепиться за то, что уже есть. Что сейчас рядом со мной новый человек, которого я не знаю, про которого очень мало понимаю. Что этот именно человек мне необходимо нужен, что без него мне скучно и не интересно, а с ним – да просто с Ним все есть. А то, что без него этого нет. И что он живой. А не идеальный. И что сейчас, раз я это поняла, мне нужно ему помочь. А помочь я могу и умею пока только одним способом, потому как между нами налажен пока только один язык.
Я остановила его и остановилась сама, прямо посреди бульвара, в тени американского клена. Привязала поводок, выпростав его на всю длину, к спинке лавочки. Подошла к Александру и методично, медленно распустила его волосы. Очень длинные. Очень тяжелые. Очень холодные от ночи.
– Ты мой мужчина. Ты будешь моим любовником. Дальше все будет хорошо. Мы сделаем все хорошо.
– Мы сделаем.
Он не говорил больше. Он смотрел мне в глаза, держа мою голову немного запрокинутой, он стоял очень близко, но не вплотную. Мы читали друг в друге что-то, смысл понимая, но не умея еще перевести. Потом мы обнялись и долго молча стояли, почти напевая какую-то мелодию.
– Я буду ждать в пятницу тебя там же, хорошо?
– Да, я буду за домом. А в субботу мы встретимся в городе и пойдем в кино.
– А потом поедем к вам. Рома будет?
– Нет. Но лучше к нам в воскресенье. А в субботу у нас будет нормальное свидание.
– Давай.
Это был обоюдный непроговоренный договор за подписью всех сторон. Своего рода резолюция или декларация о независимости. Документ, к которому потом можно будет возвращаться и вносить поправки, но изменить или отменить хоть что-то – означало бы отменить или изменить все.
Я думала, что мы всю прогулку будем нежиться в том свете и тепле, которые струились, создавая ритм жизни. А оказалось, что свет – лунный, отраженный
