в покои, я зажег факел и встал перед зеркалом высотой с человеческий рост: из него на меня смотрел совершенно другой человек. У него было угловатое лицо, выпирающие скулы, синева под глазами (которые может и стали обычными, но таили в себе что-то ужасное). Я наклонился, чтобы лучше рассмотреть радужку, ведь она выглядела немного размытой, но заметил на груди крохотные точки. Приглядевшись, я затрясся всем телом: маленькие бордовые чешуйки пробивались сквозь кожу, поблескивая в свете факела. Я стал судорожно их вырывать, превозмогая жгучую боль (по сравнению с ней ранение мечом и содранные на скале ладони мне казались просто царапиной).
Одну за другой я выдирал бордовые пластинки, пока не избавился от всех. Грудь кровоточила. Закончив, я опустился в кресло, откидываясь на его мягкую спинку и пережидая лихорадочное состояние. Успокоившись, я поднял ослабшую руку, коснулся груди и вновь ощутил мягкие, пробивавшиеся из ранок чешуйки. У меня не осталось сил, и я тихонько взвыл, не противясь нахлынувшим эмоциям.
…Мать сокрушалась из-за моей болезни и послала за Аленом. По замку поползли слухи. Я заперся в покоях. Меня уговаривали выйти, не решаясь действовать грубо, ведь я был их королем – без короны, но все же. Маленькие бордовые пластинки уже покрывали мне грудь, руки и шею до подбородка. Я перестал истязать себя, подавленно наблюдая, как превращаюсь в животное.
Какое-то время я не мог думать ни о чем, кроме своих изменений. А затем мысли хлынули в голову, не давая покоя: я ненавидел себя, ненавидел чудовище! Вопрошая, за что мне все это, я крушил мебель, отвергал пищу, зверел. После яростной вспышки, дарившей мне на мгновение легкость, я впадал в уныние и горько плакал.
Прогнав толпившихся за дверью лекарей, которым больше не позволял к себе прикасаться, я собирался забраться в постель, но зацепился взглядом за отражение в зеркале. Рассматривая себя, я замахнулся, чтобы его разбить, как вдруг отражение скрестило на груди руки. Я замахнулся еще, но оно не шелохнулось, разглядывая меня с некоторой не присущей мне брезгливостью.
– Так-то лучше, – протянуло оно голосом дракона, как только я опустил руку; у меня похолодело в груди.
– Что п-п-происходит, – заикался я, игнорируя колотившего в дверь главного лекаря. Отражение дождалось, пока стучавшему наскучит и он уйдет, а затем продолжило:
– Как я и говорил, твой отец должен был сделать только одно – впустить меня, – оскалилось оно. – Ты уже начал превращаться. Очень скоро я займу твое место.
– Этого не может быть, – пятясь, прошептал я.
– Как видишь, выбор у тебя был невелик: превратиться или сойти с ума. Я уже и не надеялся, что кто-то из вашего рода отважится найти вишап, – размышляло оно вслух.
– Я освободил тебя… сам. Взял и освободил. Как тот глупый жрец… – опустился я в кресло, схватившись за голову.
– Знаешь ли ты, кем был жрец? – прищурилось отражение. – Твоим предком, мой мальчик. Не каждый способен высвободить дух из
