от начала до конца поведал историю на стройке.
– По суду выходит, – сказал Татаринов, не меняя бесстрастного выражения лица, – что ты после долгого армейского отсутствия, повоевав в далёкой чужой стране, опытный бывалый солдат, чуть ли не на пороге своего дома решил позабавиться с девчонкой-недоростком – против её воли. Не к матери родной поспешил, а бросился насильничать. Странная выходит картина, очень странная. Ну а что и как в ментовке было, когда тебя повязали?
Снова выслушав меня, Татаринов сказал:
– Мы ещё проверим, много ли правды в твоих словах и какой ты удалец на самом деле.
И проверили. Как только представился удобный случай.
В то утро я работал на пилораме, установленной в тесовом сарае с открытыми подъездами по обоим торцам. Пилорама – это такая мощная стальная конструкция внушительных размеров с вертикальными пилами в середине её для продольной распиловки брёвен.
Уже смена началась, когда трое блатных пригласили меня в не просматриваемый со стороны проход между высокими, в рост человека штабелями досок.
Один из них по кличке Архангел, сильный долговязый детина, зэк из окружения Татаринова, не сказав ни слова, рыпнулся было сбить меня с ног, но я тысячекратно отработанным приёмом рукопашного боя на автомате бросил его через себя, и он, врезавшись в стенку штабеля, мешком свалился на бетонный пол. Тут же, без промедления, в схватку вступили двое остальных. Первого, двинувшегося ко мне, я, ухватив за запястье, крутанул вокруг себя и ударил о торцы досок, и он отключился на минуту или полторы, второго же нейтрализовал лёгким хлопком пальцами по горлу.
К тому времени пришёл в себя и поднялся с пола Архангел. Я шагнул к нему, но он поспешно вскинул руки и сказал:
– Всё-всё, проверка на вшивость закончена, кха, кха, кха, на своей шкуре испытали, что могёшь, могёшь ты кое-что в драчном искусстве.
В армейском спецназе нас учили не драться, а калечить и убивать одним ударом, поэтому я действовал с предельной осторожностью, чтобы не нанести серьёзных повреждений.
Вечером после работы меня опять пригласили к Татаринову, он оценивающе взглянул на меня и сказал:
– Ладно, правильный ты чел, уважаю.
Я слегка развёл руками, мол, какой есть.
А он спросил:
– У тебя на воле какая была кликуха?
– Не понял.
– Прозвище какое было?
– Карузо. Сначала, ещё в детстве, – прозвище, а позже – мой позывной на войне.
– Карузо, вон как! Пел, что ли?
– Немного занимался и пением.
– Ну, значит, Карузой и останешься.
– Пусть будет так, мне всё равно.
– Между прочим, как там Ольмаполь поживает?
– А что?
– То, что я тоже родом из этого города. Выходец из детдома. И посадили меня
