заставленные собраниями сочинений зарубежных и отечественных классиков, энциклопедиями, справочниками и автобиографиями. Одна из полок была отведена под произведения Отто: девять разнокалиберных книг, самая масштабная из которых, объемом почти в 600 страниц, весила как кирпич и при необходимости могла послужить средством самообороны.
Отто подошел к шкафу, в котором хранил всякую всячину, присел на корточки и распахнул дверцы нижней тумбочки, которую кто-то из его друзей метко прозвал «рукописной».
Он оказался совершенно не готов к пустоте на полках и с немым вопросом поднял глаза на Уну.
– Я сложила рукописи в коробку и спрятала на антресоли. Они пришли на следующий день после того, как нас развели. Перерыли всю комнату под предлогом перевозки твоих вещей на новую квартиру. Я решила, что лучше перестраховаться.
– Правильно сделала. Спасибо.
– Достать коробку?
– В другой раз. Лучше покажи свои картины. Те, которые ты нарисовала без меня.
– Зачем? – удивилась Уна и добавила с едва уловимой язвительной интонацией. – Прежде ты не особо интересовался моим творчеством.
– Это было прежде. Покажешь?
– Хорошо. Пойдем.
К кухне примыкала кладовка – тесная, заставленная ненужными вещами, которые и выбросить жалко, и использовать не с руки. Свет включался внутри; голая лампочка на тонком проводе отбрасывала тени на коробки, сложенные штабелями и подписанные черным фломастером.
Отто остался стоять в дверях, а Уна вошла в кладовку, отодвинула старую китайскую ширму, поднырнула под коробки и завозилась там, что-то передвигая и вытаскивая. Отто была видна ее прогнувшаяся как у кошки спина, и голые ступни – нежные, розовые. Его охватило желание – болезненно- острое, усугубленное годами воздержания и невозможностью немедленного удовлетворения.
Уна, пыхтя, пыталась вытащить из-под стеллажа громоздкий сверток, не догадываясь о том, что бывший муж пялится на нее с вожделением подростка.
– Тебе помочь? – спохватился Отто.
– Сама справилась.
Уна сдула со щеки прилипшую прядь волос и поднялась на ноги, прижимая к себе сверток.
– Зачем такая конспирация? Ты говорила, что датируешь картины прошлыми годами.
– На всякий случай. Их ведь становится все больше, понимаешь?
– Давай отнесу в гостиную.
– Нет! – испуганно возразила она. – Туда нельзя.
– Не глупи, Уна. Мы будем смотреть твои старые работы.
Отто отобрал у нее тяжелый сверток, отнес в комнату, положил на диван и размотал плотный полиэтилен. Уна стояла рядом и заглядывала через его плечо. Он ощущал слабый запах ее пота, аромат шампуня и чего-то еще – неуловимого, но сладостно притягательного.
Приказав себе не отвлекаться, Отто поднял холст без рамы, лежавший первым в стопке и, держа его на вытянутых руках, внимательно рассмотрел.
Да,
