к этому сокровищу. К не только очаровательной привлекательной женщине, а к становящемуся постепенно родным, очень близким духовно человеку. «Так можно заморачиваться и искать долго», – скажет кто-то. Другой вообще поставит диагноз: «Arschloch!» /*нем. – мудак, буквальный перевод – задний проход/.
Я, наверное, рассуждаю как старик. Мне 37. Может быть, рано еще что-то переосмысливать в жизни, но это получается как-то само собой.
Хотя, подобное восприятие мира и людей связано с моей профессией. Она была мне предначертана и предназначена. С неба.
– Мама, а что там за листопадом? Откуда падают и падают на нас все эти листья? – задавал я вопрос, который был один из тысячи, возникавших в моей голове.
В том самом детском возрасте, который называют «почемучным».
– Листья падают с неба, – уверенно отвечала мне моя занятая и спешащая повсюду мама.
В очередной раз, зажмурясь, и смахнув с себя летящий в лицо разноцветный листопад, я возмутился:
– Но как же так? Они же раньше были на деревьях?
– Где ты видишь поблизости деревья?
– Там, в конце улицы…
– Сын, запомни, они сыпятся только с неба! Поверь мне! Как и все, что получаешь ты в своей жизни! К нам все приходит именно сверху. Или нет! Никогда ничего хорошего свыше не падает! Можешь и не ждать! Надейся только на самого себя!
Мама на ходу, взметнув свободную руку с ухоженными наманикюренными пальцами, сама всмотрелась ввысь, будто там вообще можно было что-то разглядеть через летящее над нами облако. Затем авторитетно, словно говорила не со мной – берлинским детсадовцем, а с кем-то взрослым, подвела итог сказанному:
– За любым событием в судьбе, как и за листопадом, есть и остается только небо!
– Значит оно живое? Или там все-таки есть Он?
Уже в те свои пять лет я пытался добиваться сути и быть объективным:
– Но ты же говорила, что Бога нет! Там наверху…
– Манфред, не глупи! Запомни и больше не спрашивай! Небо – это больше чем Бог! За листопадом, который кружит вокруг нас и повсюду, есть только небо.
Да, спорить с моей мамой не отваживался никто. Из-за ее характера. Его не требовалось описывать. Никак. Характер у человека или есть, или нет. У нее он был.
И я вгляделся тогда через прозрачный воздух вверх. Пытался понять, кто же там разбрасывает на нас листья?
Словно паря в невесомости, как космонавты, только без скафандров и едва заметные на вид, там летели две фигуры. Я то видел их, то казалось, они растворялись в ноябрьском холодном воздухе. Я всматривался в их лица до слез в глазах из-за холодного ветра. Затем улавливал лишь очертания больших в несколько метров тел цвета разбавленного белого молока. Мне даже казалось, что я слышу размеренный шорох их белых, то ли из снега, то ли из мягких пушистых перышек крыльев.
Открыв рот от удивления, я не замечал, что торможу срывающуюся уже на бег,
