пару-тройку древних тайн, и всё останется по-прежнему, – неловко подвёл итог Штиллер.
– Не останется, – донеслось из темноты. – Помнишь Отика? Мечтаешь пойти по его следам? Только новые знания изменяют нас… Ты пойми: Бретта полюбила начинающего ключника, железнодорожного поэта или доброго михинца. Но не злого чародея, творца шушунов.
Алисия невидимо усмехнулась.
– Этот тип скорее в моём вкусе!
Она зашуршала в темноте, освобождаясь от накидки и платья, заползая под тёплые одеяла. В окно тянуло свежестью с Вод. В Доме вообще было необычно холодно и сыро для начала лета. Рен погасил забытую хозяйкой свечу, минуту-другую в беззвучном отчаянье потаскал сам себя за волосы – и полез на кровать у другой стены.
Разбудил его не рассветный луч в узком окне – в Рипендаме никогда не наступало утро.
– Что ты творишь, Алисия? – спросил Рен, глядя в глаза, в её близкое лицо, полное саморазрушительной нежности.
– Злодейство.
7
Барч висел в свёртке из тонких одеял на крюке под потолком ледника. Не спал и не бодрствовал. Вспоминал. Отнятое некромантом возвращалось, подобно птицам из зимних странствий в Пустозем.
Игра в прятки на волшебный лад – рискованная авантюра. Не зря родители запрещают подобные затеи. Порой никто никого не находит. Никогда. Но всё равно трудно уберечь искателей приключений от смертельных опасностей детских игр.
Тогда его звали Барик Сом. Не за обманчивую медлительность и сонные глаза, а за умение дольше всех сидеть под корягой, под новым причалом. Там сын рыбака чувствовал себя дома. Тратил немного личной магии на дыхание и глаза Морской змеи, но оставался самим собой. Существа Вод вскоре потеряли к нему интерес. Сом всегда выигрывал в прятки. И с удовольствием оттягивал момент, когда придётся пренебречь весельем ради ремесла.
О битве Левиафана и Змеи он не знал. Лениво тянулся обыкновенный полдень. Всё замерло. Нахальный лещик не кусал за ухо, синявки не махали из глубины. И вдруг издалека, из области Запрета, послышался ужасный звук. Будто сотни рыб, подводных цветов и даже рыбаков в лодках завопили разом. Безобразный рёв, невыносимый стон боли разрывал зелёное полотно Вод.
Потом наступила тишина. И Сом поплыл туда, откуда кричали.
А ему навстречу – рыба! Удивительная. В чешуе из металла. Веретенообразное тело сохраняло неподвижность статуи или окоченевшего мертвеца. Из темени торчал одинокий рог. Слепые глаза во всю морду сияли непонятным торжеством. Рыба приблизилась. И стала метать икру. Мелкие капли, похожие на шушунов из тепла и света, наполнили пространство вокруг Бартоломео. Голоса пропели у него в голове. Но теперь не ужас звучал в них, а облегчение. Чужие мысли затопили череп рыбачьего сына, как грот – приливная волна.
Потом, много позже, сети гвардейцев вынули Барча из Вод, из хаоса голосов.
8
