стоит того, чтобы я от него чего-то таил… будто я хочу или должен усиливаться, чтобы что-то от кого-то таить!..
Тем более: он мне давнишний добрый приятель.
Я сказал подчеркнуто доверительно:
–– Мои родители тебя любят.
Он и на самом деле, оказалось, видел во внешности лишь внешность.
Дёрнул головой, лицо к потолку, – отстранённо и как бы глянув на огромной-то площади через бесчисленные головы; инстинкт уж, значит, быть начеку, чуть что касается его как депутата Госдумы.
Он изменился!..
А именно: изменил себе. А именно: счёл необходимым себя изменить.
Впрочем… стал или был?..
Смотрю.
Сжатыми кулаками крутит у груди одним вокруг другого – говоря или готовясь сказать.
–– Валяюсь в снегу! – ответил я наконец по существу. И уже – безоглядно раскованно.
–– В смысле?
–– Когда в деревне парюсь в бане.
–– А-а!..
А он на что продумал?..
И главное – новая привычка: он неожиданно и как-то истово глазами его вытаращенными… вперивается вдруг в мои глаза… на несколько мгновений…
Это было, по мне, даже чуть забавно: словно я призрак, который вот-вот растает.
На самом же деле – в конечном счёте взгляд его такой, полуиспуганный, выражает:
–– Стоишь ты тут передо мной, говоришь вот со мною… А признаёшь ли ты, что я в жизни что называется добился?! Добился всерьёз. Безусловно. Добился того, чего вообще редко кому удается добиваться. Всё остальное в жизни, кроме этого моего достижения, всего-навсего разговоры, пусть хоть какие заумные. То ли дело: добился! Добился я заслуженно, честно. Признаёшь ли ты это?!..
Прочитав его такое выражение, я понял вмиг: мне у него… нечего спросить и не о чем узнать. Всерьёз-то. И если встреча наша хороша, то тем, что коротка.
Я, не отводя, однако, ни на секунду глаз, продолжал вести себя с ним подчёркнуто заправски.
–– Раз встретились, вот тебе моя книга.
Машинально, как всегда, махал автограф.
Он взял – принял церемонно.
–– Спасибо. Отдам Зое. Она так. Прочтёт и скажет. Вещь или не вещь.
Чуть не брякнул я вслух: "Ай да!.."
И, забывшись-таки, продолжительно проговорил ему глазами в глаза:
–– Да уж, без Зои Батьковны Воробьёвой Павлушке Серафимову никуды!
Что же: как и всегда, не боялся, кто что поймет.
Жену его я, и правда, никогда не видывал.
Был он когда-то, Саня, для всех, Воробьёв, исправный сотрудник районной газеты; ходил (как и я тогда) в "начинающих". Но был каким-то, по слухам, ретивым: якобы, аж "на крючке", как в те времена изъяснялись, у "абэвэгэдэ"!..
Очарователен же тогда был искренно и отборно: приветливый, доброжелательный, чуткий, даже нежный; одно его, помню, присутствие, даже одно его имя: Саня, Саня! Воробьёв!.. – всех ободряло и умиротворяло.
Встреча теперешняя была беглая. Ценная лишь для случая и времени.
И
