Гиамон, дергая сестру за подол платья.
– Нельзя, – ответила Маргарида, – они перекрыли нам дорогу…
– А в сторону верфей? – спросил Арнау.
Маргарида посмотрела в направлении Регомира. Там появились еще два факела.
– Туда тоже нельзя, – пробормотала она.
«Корабли – это святое!» – говорил им Грау, и они хорошо запомнили эти слова.
Гиамон начал хныкать. Маргарида заставила его замолчать.
– В море! – приказала капитанша, когда туча закрыла луну.
Они перепрыгнули через борт и бросились в воду.
Маргарида и Арнау увидели, что Гиамон скрылся под водой, а затем вынырнул, стараясь не шуметь; все трое затаили дыхание, наблюдая за факелами, двигавшимися между судами. Вскоре охрана приблизилась к кораблям, стоявшим у берега. Маргарида неотрывно смотрела на луну, молча молясь, чтобы она оставалась закрытой тучей.
Проверка, казалось, длилась вечность, но никто из охранников не догадался посмотреть в море. А если бы кто-то и обнаружил их, ничего страшного не произошло бы. В конце концов, город праздновал Рождество, да и к тому же это были всего лишь трое испуганных ребятишек, сильно промокших и озябших.
Было очень холодно…
На обратном пути домой они так продрогли, что Гиамон даже не мог идти; у него стучали зубы, дрожали колени, мышцы сводило судорогой. Маргарида и Арнау схватили его под мышки и побежали к дому.
Когда они вернулись, гости уже ушли, а Грау, обнаружив, что дети сбежали, вместе с рабами собирался идти на поиски.
– Это Арнау, – заявила Маргарида, когда чернокожая рабыня купала Гиамона в теплой воде. – Он уговорил нас пойти на берег. Я не хотела…
Девочка подкрепила свою ложь слезами. Ее слова прозвучали настолько убедительно, что отец ей поверил.
Ни теплая ванна, ни одеяла, ни горячее питье не смогли помочь Гиамону. Лихорадка усиливалась. Грау послал за доктором, но и его старания не принесли больному облегчения: малыша продолжало лихорадить.
Гиамон начал кашлять, а его дыхание превратилось в жалобный свист.
– Я больше ничего не могу сделать, – признался, отчаявшись, Себастьян Фонт, врач, который навещал их в течение трех дней.
Гиамона подняла руки к лицу, бледному и осунувшемуся, и разрыдалась.
– Нет! – закричал Грау. – Должно быть какое-то средство.
– Могло бы быть, но… – Врач хорошо знал Грау и его предубеждения, однако понимал, что положение требует отчаянных мер. – Вам следует позвать Хафуда́ Бонсеньора.
Грау хранил молчание.
– Позови его, – потребовала Гиамона, всхлипывая.
«Еврея!» – подумал Грау.
«Кто обращается к еврею, обращается к дьяволу», – учили его в юности. Будучи еще ребенком, Грау с другими подмастерьями бегал разбивать кувшины еврейских женщин, когда те приходили за водой к общественным источникам. И продолжал делать
