лет, которые каждая из них потратили на поиски. Судьба сталкивала их в окраинных больницах, на заправке возле автострады или в грязных хостелах, но за всё это время они обменялись друг с другом меньшим количеством слов, чем за сегодня. Говорить об этом было нельзя, слишком опасно, слишком больно.
И сегодня Надя поняла, что простила незнакомой женщине то, что те сделала поиски чужого ребёнка своим смыслом. Она простила ей то, что та его не нашла, не помогла. Ни себе, ни ей, ни им.
«Просто для учителя нет чужих детей».
– Он вернулся, – голос Нади дрогнул, и София поняла, что невозможно сегодня быть несчастнее, чем эта женщина.
– Это неправильно… – она повернулась к Николаю и умоляюще свела брови. – Неправильно, что мать не может увидеть своего ребёнка, разве нельзя…
– О, прошу! – начальник Суда в негодования закатил глаза и строго указал на дверь. – Прошу вас, София, идите! Там сегодня министерский представитель, всё очень-очень-ОЧЕНЬ серьёзно!
София виновато посмотрела на Надю.
– Иди, – кивнула она, и Николай Евгеньевич с облегчением выдохнул.
– Ты справишься? – София вдруг протянула руку в утешительном жесте, но вовремя остановила себя. – Думаешь, я должна быть там?..
– Я бы всё за это отдала, – холодно сказала Надежда и шагнула на ступеньки. – Но сегодня он сам себя во всём обвинит.
– Надя! – София отчаянно замотала головой. – Что ты говоришь, зачем?!
– Вот в таких решениях и познаются родители, – продолжала Надя, глядя под ноги. – Мы остаёмся рядом, даже когда всё катится к чёрту. Мы тащим их назад. Мы верим в их светлое будущее сильнее, чем они сами в него верят. А ты…
– Всё, баста! – Николай нервно подтолкнул присяжную Франкс к двери.
– Я вытащу его, слышишь?
В ответ женщина хмыкнула, пожала плечами.
– Ты пытаешься спасти свою веру в этот мир, а не моего сына.
Николай взглянул на часы и почти завопил от своей беспомощности. София зашла внутрь, и он с силой закрыл за ней дверь. Надя продолжала стоять на ступенях спиной к нему.
Этому холодному, сильному мужчине было очень её жаль. Он ведь тоже был родителем, он тоже любил и терял. Он был человеком. Они были так похожи.
Николай Малеев знал Надежду Соло ещё студенткой.
Двадцать пять лет назад он принял её на работу в свой Суд, а на днях рекомендовал Министерству как кандидата на место начальника Суда после своей отставки. Он боялся в этом признаться, но привязался к Наде. Он не имел на это права, но восхищался её мудростью и принципиальностью.
Николай Евгеньевич мог бы как-нибудь ей помочь, но Кодекс давно стал для него выше человеческих отношений. Служба заменила ему семью, дружбу и совесть. И, собравшись с силами, он вытянул руку в сторону служебной парковки. Ветер коснулся его холодных пальцев.
– Уходи, прошу,
