этим судья Уотсон подошел к письменному столу, отыскал лист пергамента и вынул перо из чернильницы. Набросав на листе несколько фраз, он свернул пергамент и подал Уоллесу.
– Всего лишь намек, – пояснил он. – Напоминание преподобному: мы очень надеемся, что он уладит дело, как подобает.
– А если и из этого ничего не выйдет, – добавил лорд Мэнсфилд, – тебе, Уоллес, настоятельно рекомендуется придумать, что с этим можно поделать. Ее выходки – дерзкий вызов основам нашего общества, и тебе, и всем добрым жителям Саттона, и самому Господу Богу. Знаю, ты – человек набожный, благочестивый, но если Дьявол рукой этой женщины сеет смуту меж правоверными, ради восстановления порядка от праведного пути можно и отступить. Ты меня понимаешь?
– Думаю, да, сэр.
– Во имя Господа даже ангелам нередко приходится браться за темное дело, – добавил судья Уотсон. – Не так ли?
Уоллес, чуть поразмыслив над этим, кивнул – скорее, себе самому, чем собеседникам.
– А что ж… в самом деле, приходится.
Обменявшись с обоими твердым рукопожатием, Уоллес направился к выходу. По дороге домой в голове его снова и снова звучали слова судьи.
«Во имя Господа даже ангелам нередко приходится браться за темное дело».
– Проснись!
– Отстаньте.
– Они здесь. Ты должен убить их.
– Кого?
– Этих людей… принюхайся – и учуешь.
Принюхавшись, зверь вправду учуял кровь, текущую в человеческих жилах. Люди… двое… Зверь поднял веки.
– Ты должен убить их, Отец.
– «Отец»?
– Помнишь ли ты свое имя?
Зверь призадумался.
– Похоже, имен у меня немало?
– В самом деле, немало.
– Кто вы?
– Твои дети. Ты должен защитить нас, защитить Паупау… от этих людей. Не подведи нас. Не подведи нас снова.
– Я так устал…
– Тебе нужна еще кровь, да побольше.
Издали, сверху, донесся глухой удар, и козлоподобный зверь осознал, что не только слышит людей, но и чувствует их, чувствует души обоих, мужчины и женщины. Мужчина приблизился вплотную к проему.
– Мы позовем их, приведем их к тебе. Ты сделаешь остальное. Настал час попировать.
– Да. Настал час попировать.
– Хватит. Ближе не надо, – сказала Абита.
Эдвард, с топором на плече, не слушая ее, подошел к самому зеву пещеры.
– Эдвард, ты же упадешь.
– Бог мой, женщина, успокойся же, наконец. Никуда я не упаду.
– Стой! – с неожиданной жесткостью велела Абита. – Он… Эдвард, он там.
Эдвард взглянул ей в глаза.
– Знаю, ты меня дурой считаешь, но… э-э… я вправду, вправду чувствую: он там, внутри.
– Кто
