Дионисий, позабыв об отдыхе и еде, метался по собору, отдавал приказания. Когда немецко-австрийский отряд приблизился к центру – как раз напротив собора, в любой миг враг мог направить оружие на мирную обитель, в рядах верующих началась паника. Понимая опасное-критическое положение, осознавая, что снаряд или бомба могут сравнять собор с землей вместе с людьми, превратив его в груду кирпича и пепла, отец Дионисий взялся как истинный главнокомандующий укреплять позиции. Он повелел натаскать как можно больше тяжелых мешков, досок, другого строительного материала, забаррикадировать ими ворота, все входы-выходы. Когда с большим трудом оборонная позиция укрепилась, святой отец пошел по кельям и подсобным помещениям, в которых расположились вдовы с детьми, женщины, чьи мужья ушли на фронт воевать, старики, подростки – словом, самые обездоленные и обессиленные, собрал их вместе, приказал женщинам с маленькими детьми укрыться в глубоких туннелях подвала, проходящего под собором, а подросткам и старикам, что могли еще держать оружие, сказал:
– Враг уже здесь, а нас слишком мало, чтобы выступить в открытом бою. Те из вас, что способны держать отпор с оружием в руках, должны немедленно занять места в укреплении и любым способом не дать врагу одолеть нас. Я никого не стану неволить, если вы не чувствуете достаточно сил, можете схорониться в подвале.
Остались все. Кто что мог: вилы, топоры, ножи, палки, пистолеты – взяли с собой. Потекло время осады. В эти дни течение жизни изменило привычный бег: когда грохотали пушки и здесь и там раздавалась стрельба, отец Дионисий падал на земь, закрывал голову руками, не заботясь о том, что попади снаряд в церковь, его разорвет на куски. В те мгновения время замирало-останавливалось, каждая минута казалась секундой, а жизнь красочными красками пробегала перед глазами. В часы затишья все возвращалось в привычное русло. Монахи переносили раненных в безопасные кельи, хоронили наспех погибших на церковном кладбище; женщины небольшими группами по три-четыре человека выходили из-под укрытия, помогали ухаживать за раненными. Отец Дионисий на правах пастора собора взял на себя роль врача: вместе с женщинами сидел у изголовья тяжело раненных и умирающих, помогал обрабатывать и перевязывать раны, останавливал кровотечение, обрабатывал гнойные язвы. Все они потеряли счет времени, практически не ели и не спали. В кельях стоял удушливый, смрадный запах человеческих испражнений, крови, загноившихся ран, да и святые отцы и женщины – все потные, по несколько дней не принимающие душ, мучились от собственного зловония, бегали с тазами к больным и обратно. Отец Дионисий с трудом держался на ногах, от удушливых запахов к горлу подкатывал неприятный комок и он уходил в отхожее место, где его долго рвало. Святой отец не боялся за собственную жизнь, а погибнуть, защищая обитель, было делом чести, но на его руках оставались все те несчастные, что с таким рвением и мужеством стояли плечом
