мое желание исполнилось.
Краска залила лицо Дионисия, хотя внутри он ликовал, злясь на самого себя за первые неприятные чувства. Он на миг взглянул на Жозефа Теофила Теодоровича, тот многозначительно кивнул и слегка улыбнулся; еще один шаг к победе сделан.
Последующие дни, собранные в недели, прошли в трудах и заботах. Каждодневные встречи, знакомства с епископами и папским нунцием, заседание в Синоде и Сейме, куда архиепископ брал с собой отца Дионисия, чтобы тот слышал, запоминал, учился. Времени на отдых и сон оставалось мало, а о приятной праздной беседе в кругу самых близких знакомых не было и речи. Постепенно Дионисий Каетанович привык к общению с сильными мира сего, его не одолевало смущение как в первый раз, все становилось прозаично-простым, обыденным, понятным, и все таки до сих пор он не мог переступить через самого себя – ту, ставшую ненавистной черту робости, кою он пытался подавить, но не мог. Архиепископ примечал его скрытую грусть, тревогу, читавшуюся на лице, и не мог понять, отчего Дионисий оставался как прежде тихим, задумчиво-скромным. Дабы уберечься от ложных предположений, Жозеф спросил его однажды вечером:
– Что с вами происходит, отец Дионисий? Вы хорошо себя чувствуете или, может, позвать доктора?
Дионисий не ожидал такого вопроса и, более того, был полностью уверен в том, что его смущенного вида не заметил никто, ибо все время он старался держатся прямо, спокойно, чаще улыбался вопреки своему характеру, однако, вопрос Теодоровича поставил в тупик, а притворяться не было больше сил.
– Нет.., все в полном порядке, я только не привык к постоянному общению с людьми… – он не договорил, архиепископ перебил его:
– Вы смущены или же стесняетесь самого себя в обществе высшего света? Но почему? Разве не вас я сделал своим помощником, не вас ли выделил из всех остальных, не вам ли доверил сокровенные тайны?
– Простите, Ваше Высокопреосвященство, но на это у меня имеются весьма веские причины, – на миг он замер, но отступать не было возможности и ответил на духу как есть, – надо мной смеялись в школе, поддержку же получал лишь в стенах родного дома, матушка всецело верила в меня, вот почему я стал тем, кем ныне являюсь, однако, к незнакомым людям до сих пор испытываю недоверие – то у меня из детства.
– Но детство давно осталось в прошлом, как должны остаться за спиной все обиды и недомолвки. Кесарю кесарево. На той ступени, что вы сейчас стоите, нет места для шуток, ибо здесь решаются судьбы людей – десятка, сотни, тысячи, на кону ставятся жизни, не детские забавы.
Архиепископ Жозеф Теодорович на сей раз говорил отрывисто, резко, его лицо оставалось при этом холодным, каменно-сосредоточенным – это был не тот веселый, простой человек, которого видел Дионисий в поезде, и тогда он понял-осознал неумное свое ребячество,
