нас. Вы, наверняка же, знаете, что происходит? Подождите, пожалуйста.
Не останавливаясь и безапелляционно:
– Нет, прощайте. Мне надо идти дальше, хоть и устал. Рад, что вы снова вместе, – и продолжает шагать, чуть припадая на правый бок, такой странный незнакомец.
– А мне его, почему-то, жалко стало, – передавая питье, думает вслух не помнящая свое ни имя, ни фамилию.
На почти фиолетовом небосклоне двурогий месяц незаметно заменил багровый закат.
– Себя лучше пожалей! – озлился Евгений. От всей этой необъяснимости вернулось острое желание нагрубить.
И сразу яркий луч света и нарастающий шум известил о приближении железнодорожного состава. Когда же (это был товарняк) поравнялся с их скамьей, загадочный старик, отошедший к краю, не так далеко, что-то прокричал, указав себе под ноги, и упал под поезд. Скрежет аварийного торможения.
Туда, где только что стоял самоубийца, рванул похолодевший от ужаса Борисов. На асфальте перрона обнаруживается тетрадный листок, придавленный наручными часами, там же нательный крестик. Поднял.
Перед глазами, которые болят так, будто долго смотрел на электросварку, скачут буквы, схожие каракули с трудом читаются: «Мне, наконец-то, пора. Пришло время теперь тебе пробовать. Так не нами установлено. Не сожалей ни о чем».
Бумажка быстро смята и засунута в карман. Беглый осмотр оставленных вещей: старенький механизм на потертом кожаном ремешке с улыбающимся Гагариным показывал ровно десять, а календарь циферблата – невозможную здесь цифру – «71», а судя по весу, светлые цепочка и крестик – из алюминия.
Рядом еще валялась невскрытая пачка, и не вспомнишь, таких болгарских сигарет «Родопи», которую подобрала Света.
Эти единственные на станции свидетели драмы, не сговариваясь, прочь бегут в сторону редких огней дачного поселка. Чуть поспевающая за ним, обозначенная Никоновой, все время всхлипывает. За спиной, кроме звуков ночного загорода, ничего не слышно.
С завтрашнего дня начнется их неустроенное существование: с чистого листа и без документов, удостоверяющих личность.
От главного героя:
«Прошлого уже точно не будет ни у кого, а горизонты будущего могут и не увидеться».
Как-то шел я во сне через мост – мост стеклянной надежды,
И сходя обернулся, вижу ворох одежды,
На перилах висит и валяется просто,
Будто кто-то оставил их без тела и роста.
Это были «проблемы», переросшие в «беды»,
Словно признак того, что не ждать нам победы,
Так не сразу и с горечью признаешь пораженье,
Да в глазницах пустых нет следов выраженья,
И великие дали превращаются в слепость,
А мечта в бесконечность сродни веры в нелепость,
Вот атаки не слышно, когда близится тризна,
Все слывет неизбежным – жизнь полна укоризны.
Когда
