не заплакал бы, даже умри вся красота мира.
Лоренцо де Медичи лежал на диване, головой и ногами на пуховых подушках. Он был в просторном шелковом одеянии и до пояса прикрыт шелковой простыней. Он разговаривал с братом Джулиано и Франческо Сассетти, главным управляющим банка Медичи. Цинтия еще с порога услышала, как напряженно говорит Лоренцо.
– Хотел бы я знать, зачем моему доброму другу герцогу Сфорце потребовалось так много золота и так быстро. Только боюсь, я знаю. Сколько герцог уже должен?
– Согласно мессеру Портинари, около пятисот тысяч миланских лир… сто двадцать тысяч флоринов, Великолепный.
Цинтия чуть не ахнула. Риччи были не бедны, но весь их дом и мебель не стоили и десятой доли от этой суммы.
– Вообще-то, – сказал Лоренцо, – я не понимаю, как относиться к последним поступкам Галеаццо Марии Сфорцы – с тех пор, как те молодые идеалисты пытались его убить… А. Дотторе Риччи. Дотторина Риччи. Прошу входить.
Врачи вошли, Сассетти откланялся, чтобы уйти.
– Франческо.
– Великолепный?
– Напишите Портинари. Спросите, какие будут последствия ликвидации нашего миланского филиала?
– Великолепный, последствия будут…
– Сокрушительные. Знаю. Однако напишите Портинари, чтобы он просчитал цифры. Заверьте его, что при любом исходе он останется в нашем банке.
– А если герцог Сфорца услышит об этом предложении?
– Франческо, – очень торопливо проговорил Лоренцо, – если ушлый братец герцога не помер в одночасье, могу твердо сказать, что герцог услышит. И если я знаю Лодовико Сфорца, герцог прочтет ваше письмо раньше Портинари. А уж как Галеаццо Мария к этому отнесется… Что ж. Он знает, что однажды я затеял войну из-за квасцов, которые гораздо дешевле золота.
Сассетти кивнул и вышел, упрятав руки в длинные широкие рукава.
Лоренцо чуть сдвинул ноги, скривился.
– Итак, Джулиано, слишком поздно я понял, отчего дед никогда не ссужал деньгами правителей. Сфорца, потом король Эдуард и бедный Людовик, а теперь и младший Сфорца… Мы с отцом оба глупцы. Придворные глупцы.
Джулиано сказал:
– Управление деньгами – искусство и в то же время наука.
– Но не такая, какую Фичино может вычитать у Платона… Извините меня, Витторио, Цинтия. Подойдите, гляньте.
Джулиано посторонился. Витторио Риччи поднял простыню. У Цинтии мороз побежал по коже, и она чувствовала, что Джулиано тоже похолодел. Младшему брату было шестнадцать, когда умер Пьеро Подагрик. Он видел. Он знал.
Витторио сказал спокойно:
– Вы не пропускали прием лекарства? Или, быть может, вы пили выдохшуюся настойку из старой партии? Или злоупотребили нездоровой едой?
– Нет, нет и нет. Проклятье, Витторио, я принимаю свою ложку лекарства, как пай-мальчик, с семнадцати лет. Сегодня утром я думал выпить две ложки, но…
Он закрыл глаза.
