Меры и плотно сложил крылья, как озябший голубь.
– Ты сомневаешься в Высшей Справедливости? В том, что Она есть?
– Кто может сомневаться в Высшей Справедливости? Разве только глупец… Нет, конечно. Просто я думаю, не слишком ли простыми мерами мы меряем Добро и Зло. Вот скажи мне! Ты всю жизнь жил праведно, любил Его, помогал бедным, не убивал, не прелюбодействовал. У тебя целый мешок добрых шаров, они не помещаются уже ни в твоем доме, ни в твоей душе. И вдруг ты украл пятачок у богатого. Тебе положен черный, ну – или хотя бы серый шар?
Ангел качнул белокурой головой и улыбнулся.
– Нет, я же у богатого и всего пятачок…
– А если ты украл все последние деньги у бедного?
– Ну еще бы. Конечно положен. Ты зачем спрашиваешь?
– А если ты украл все деньги у очень богатой одинокой старухи, и она пошла по миру на старости лет?
Ангел покачал нимбом, задумавшись, и нимб тоже порозовел, став одного цвета с крыльями.
– Я б дал… серый. Это же старушка, она теперь помрет с голоду.
– А если бы ты ее деньги больному бедному бродяге с умирающим малышом на руках отдал, все, до копейки?
Ангел недовольно отодвинулся, привстал, взмахнул крыльями, хотел взлететь, но Мастер Меры крепко ухватил его за белую шелковистую кисть и не отпускал.
– Погоди!
– Ну… С тобой тут не белым, черным станешь, хоть не слушай.
– Я вот что еще думаю. У Добра мы меру придумали, у Зла. А любовь чем нам мерить? Она что? Добро или зло?
Ангел остановился, цвет его нимба еще усилился, и розовое сияние окрасило молочные облака.
– Ты про какую любовь? Я знаю только одну! К Нему…
– Все равно. Ты мог бы ради этой своей любви убить? Только честно, не увиливай.
– Ради любви к Нему я могу все!
– И предать?
– Ангелы не предают, ты зарапортовался, старик.
– Ну все-таки…
– Я же сказал, я могу все!
– А в моей книге, на странице триста тысяч сто двадцать пятой написано… подожди…
Старик привстал, и неуловимым движением что-то вытащил из кармана широких атласных панталон, подбросил вверх и залихватски дунул, скорее даже свистнул в сторону летящего предмета. Предмет еще в воздухе вдруг вздрогнул и раздулся, как мяч, вздрагивая и пырхая. На синюю твердь тяжело плюхнулась старая книга с засаленными страницами.
– Вот, смотри. Триста тысяч сто двадцать пятая… «За предательство тех, кто тебя любил, за предательство тех, кто тебе верил, за предательство земли своих отцов, за предательство матери и отца» – ну тут много всякого еще предательства, – «всем, без всяческого исключения дается серый свинцовый шар, единожды и навсегда».
– Знаешь что?
Ангел сел, аккуратно свернул крылья и поманил старика. Когда тот опустился рядом, обнял его за плечи,
– Нам с тобой думать не по чину.
