фамилию Блитц. А началась у вас черная полоса – пожалуйста, ее как ветром сдуло!.. Вам нужна, – пылко добавила Дорис, – простая, милая девушка, которая будет любить вас за то, что вы есть!
– Где ж ее такую теперь найдешь… – Джерри вздохнул. – Дорис! А как тебе фамилия Блитц?
– По-моему, очень даже… – начала она и осеклась. – Ну то есть… в общем… Я помолвлена, мистер Блитц.
Она вытянула вперед левую руку. На безымянном пальце крохотным огоньком вспыхнул алмаз в оправе.
– Ну что ж, поздравляю. – Джерри подбросил свое кольцо на ладони и не глядя сунул в карман брюк. – Если что, я буду в пентхаусе. Пусть все бутылки из новой партии несут туда.
Расправив плечи, он решительно пошел к лестнице. Мечты рухнули. Невеста ушла. Через несколько часов он лишится и пивоварни, и пива.
Раз это лучшее пиво в истории, значит, следует насладиться им сполна.
В самом пентхаусе было темно, лампа горела только в проходе между гостиной и кухней. В гостиной стоял журнальный столик, на нем – полный бокал пива. Рядом темнели пятна от выплеснувшейся через край пены. Пенную шапку украшала прелестная головка и не менее прекрасный бюст.
Джерри сидел в кресле. Он салютовал девушке своим бокалом, та кокетливо потупила глаза.
– Поэту свыше вручен дар, но все ж успешней пивовар: постичь божественный размах в хмелю уж проще, чем в стихах, – продекламировал Джерри, осовело кивнул пенной красотке и сделал глоток. – Чтобы на все найти ответ, напитка лучше эля нет.
Откуда-то из недр Джерри исторг могучую отрыжку и расплылся в довольной улыбке.
– Идеальное пиво! – Он покрутил пальцем в воздухе. – Как пос-с’него пить что-т’ другое? Тот ж’ эль. Вот Хаусман[2] пиш’т про эль, то’ко ничегошеньки в нем не п’нимает. Эль – эт’ верховое брожение, а в’т лагер – низовое.
Он сделал еще глоток.
– Пиво след’т подавать охл’жденным до п’ти-семи град’сов. Пена держ’с-ся лучш’, лишние газы улетуч’с-ся, а букет и вкус – остаю’с-ся.
Девушка начала клониться набок.
– Иначе г’ря, с’час пиво уже слишком нагрел’сь, и т’е нехорошо. Вот! – Джерри вылил остатки своего пива в бокал. Пена побежала по стенкам на стол и закапала на ковер. Девушка распрямилась.
– Так-т’ лучш’.
Он аккуратно вылез из кресла, обошел столик и будто по воздуху проплыл на кухню. Вернулся с двумя холодными бутылками без этикеток. Поставил на столик и, взяв открывалку с ручкой из слоновой кости, снял крышку с одной из них. Аккуратно перелил пиво в бокал и убрал пустую бутылку на пол, где уже скопилась небольшая коллекция.
Сощурившись, Джерри попробовал сосчитать бутылки, но сбился и начал снова.
– Тринадц-цть! – сказал он наконец. – П’красно! И каж-ж’я что унция виски. Даж’ не заметил, как напилс-ся.
Девушка кивнула, будто соглашаясь.
– А вот и нет! – Джерри отчаянно мотнул головой. – Я где-т’ слышал, чт’ есть
Альфред Эдвард Хаусман – английский поэт и эссеист, особенно прославившийся в Эдвардианскую эпоху. Выше Джерри цитирует его стихотворение «Terence, this is stupid stuff» из сборника «Шропширский парень» (1896).
