слуг и обследовать их мысли и поступки, мистер Беттередж, вместо того чтобы обыскивать их сундуки. Однако, прежде чем приступить к этому, я хотел бы задать вам два вопроса. Вы человек наблюдательный; скажите, не заметили ли вы какой-нибудь странности в ком-либо из слуг, – кроме, разумеется, весьма естественного испуга и волнения, – после того как обнаружилась пропажа алмаза? Не было ли между ними какой-нибудь особенной ссоры? Например, не рассердился ли кто-нибудь совершенно неожиданно? Или не занемог ли вдруг?
Я вспомнил о внезапной болезни Розанны Спирман за вчерашним обедом, но не успел ответить, как сыщик вдруг уставился на кустарник и пробормотал про себя:
– Ага!
– Что случилось? – спросил я.
– Опять ревматизм в спине, – ответил сыщик громким голосом, словно желая, чтобы нас услышало третье лицо. – Должно быть, к перемене погоды.
Еще несколько шагов – и мы очутились у дома. Круто повернув направо, мы вышли на террасу и спустились по ступенькам в нижний сад. Сыщик Кафф остановился на открытом месте, откуда все хорошо было видно на большом расстоянии.
– Невероятно, чтобы эта молодая девушка, Розанна Спирман, со своей наружностью, имела поклонника, – сказал он, – но в интересах этой девушки я должен спросить у вас сейчас: не обзавелась ли она, бедняжка, обожателем, по примеру остальных?
Что́ означал его вопрос при данных обстоятельствах? Вместо ответа я вытаращил на него глаза.
– Дело в том, что Розанна Спирман пряталась в кустах, когда мы проходили мимо, – сказал сыщик.
– Это когда вы сказали «ага»?
– Да, когда я сказал «ага». Если у нее есть обожатель, такое поведение не означает ничего. Если же нет, то, при настоящем положении дел в доме, это крайне подозрительно, и, как мне ни жаль, я буду вынужден действовать соответствующим образом.
Что мог я ему сказать? Я знал, что мистер Фрэнклин любит гулять в кустарниках; я знал, что, по всей вероятности, он пойдет по этой дороге, возвращаясь со станции; я знал, что Пенелопа не раз заставала тут нашу вторую служанку и всегда уверяла меня, что Розанна хотела привлечь к себе внимание мистера Фрэнклина. Если дочь моя права, Розанна могла тут поджидать возвращения мистера Фрэнклина как раз в то время, когда сыщик заметил ее. Я был поставлен между двумя трудностями: или упомянуть о фантазиях Пенелопы как о своих собственных, или предоставить несчастной девушке пострадать от последствий, от очень серьезных последствий, возбудив подозрения сыщика. Из чистого сострадания к девушке – клянусь честью и душой, из чистого сострадания к девушке! – я дал сыщику необходимые объяснения и сказал ему, что Розанна имела сумасбродство влюбиться в мистера Фрэнклина Блэка.
Инспектор Кафф не смеялся никогда. В тех немногих случаях, когда что-нибудь казалось ему забавным, углы его губ слегка кривились, и только. Они слегка покривились и сейчас.
– Не лучше ли
