побитый Тибурон.
– Оставшихся – самых слабых – в ущелье. Расчистить проход. Снег не растает сам по себе.
На этих словах окончательно замолчали все стражи, сержанты, и даже Дхаирдэ поразился услышанному.
– Новобранцев за стену? В первый же лик?
– Слабым здесь места нет, – напомнил лейтенант слова капитана. – Пусть запомнят это.
Никто не был готов оспорить приказ Стихии, в том числе и Дхаирдэ. Лейтенант отдал сержантам команду делить новобранцев согласно поставленным задачам.
Тархельгас оказался среди слабейших.
Его и тринадцать новобранцев под прикрытием двух десятков опытных стражей с земли и стольких же со стен отправили расчищать снег на возвышенности, где стояла крепость. Он уже не задавался вопросами, зачем они копали снег только вблизи врат и почему дорогу, ведущую в ущелье, оставляли нетронутой. Не понимал, несмотря на все истории, что слышал о долинах, чем так опасны работы за стеной и к чему поставили столько стражников для их защиты. Тархельгас просто копал, переживая раз за разом каждый момент своего унижения, и пытался отстраниться от нестерпимой боли после боя с сержантом Тана.
Весь последующий лик, вплоть до отхода ко сну, прошел для него как в тумане. Хотя скорее это походило на плотную стену медленно опадающего снега, скрывающего мир от тебя.
Или тебя от мира.
Минуло четыре лика. Все повторялось раз за разом с незначительными изменениями. Подъем, работы, тренировки, снова работы, перерыв на прием пищи. Жизни в крепости учились на ходу.
Тархельгас всегда оказывался среди слабейших или в самом конце. Ничего не помогало. Его прошлые навыки, знания, даже сама жизнь – в долинах все оказалось пустым звуком. Он никак не мог собраться. Повторял себе, что не должен был находиться здесь. В каждом движении, редком слове прослеживалось недовольство, протест, слабые зачатки бессмысленной борьбы, и все это росло, разрушая изнутри. Тархельгаса, не считаясь с происхождением, отправляли на сложные и самые мерзкие работы, не достойные касты Тибурон, так что к ночи он валился с ног.
Однако к концу седьмого лика голоса в голове, живущие по собственным законам, услужливо напомнили, вселив тень надежды, что он сможет привыкнуть даже к этому.
Тархельгас не поверил. Не смог успокоиться.
Засыпал от усталости, но до последнего в нем клокотала злоба на всех, начиная с Астисии и заканчивая крепостью. Одна сломала его судьбу, другая строила иную, которую он принять не мог. Там, где ему придется всю последующую жизнь промерзать в богами забытом месте, оставаясь при этом никем.
Так он засыпал каждую ночь, до последнего надеясь, что произошедшее после театра – кошмарный сон.
Тархельгас подорвался с кровати, пытаясь сделать вдох, но спазм, сковавший тело, лишил его такой возможности.
Ведро ледяной воды в лицо вырвало его из неспокойного сна, но сейчас он бы с радостью вернулся обратно в свои кошмары, будь такой выбор. Парень просто потерялся,
