до которого я рассказала, – и застревали. Ну или у каждой была своя версия, в которой именно ее героиня становилась звездой, и они не могли определиться, куда дальше вертеть историю.
Я откладывала книгу и продолжала рассказ. Плохо понимая, куда иду, я шла вперед, как движутся заблудившиеся в лесу на шум дороги – на невнятный шум, доносившийся откуда-то… не знаю. Просто шла. И история всегда кончалась.
Один раз сестра сказала мне:
– Они тебя любят больше. А их подруга – я.
Олька и Рушанка приносили мне подарки – конфеты, цветы, оборванные с клумбы, заботливо опекаемой Таней Май, или вкладыши от жвачки.
– Не-ет, – успокоила ее я. – Они просто хотят, чтоб я придумала им какие-то особые истории в обход твоей. Но дудки. Для тебя будут самые лучшие!
Впрочем, потом мои истории им надоели. Малявки больше не мешали мне читать, но почему-то стало жаль, что не мешают.
Когда сестра училась во втором классе, они с Рушанкой впервые распробовали матерные слова. Шли по школе и хором скандировали все, которые знали (Да разве их много? Как раз хватит для второклассниц!), и попались прямехонько в лапы к одноглазой завучихе, ужасу нашей школы. Она сделала им записи в дневниках – красными чернилами – попросила родителей прийти в школу.
Сестра рассказала об этом мне. Без мата, зато с рыданиями. У нее волосы были заплетены в две косички. Казалось, каждая из них тоже роняла слезы, так она горько плакала. Оттопыренные уши горели. Нос пускал пузыри.
– Я-а-а плоха-а-ая…
– Слушай, а это после какого урока было? Не после третьего? Вы перед этим в столовую не ходили? – спросила я.
– Хо-хо-ходили…
– Слушай… – В моей голове уже начинало складываться кое-что. – А ведь вы были не виноваты! Вы ведь ели в столовке кашу?
Она кивнула.
– Это каша! Это была матерная каша! Знаешь, наверно, повариха, когда варила, немножко капнула себе на руку и обожглась – и ругнулась… А в каше, бывает, такое волшебное зернышко… иногда… которое слышит все слова, которые сказаны над ним, и запоминает их… и кто это зернышко съест, обязательно повторит эти слова…
Сестра смотрела на меня, забыв как дышать.
– Так быва-а-а-ает?
– Ну… ведь вы же никогда раньше не ругались. А тут: шли по второму этажу и кричали маты. Разве этому может быть рациональное объяснение? Какие еще гипотезы у тебя есть?
Сестра совсем растерялась. У нее не было гипотез. Даже если бы она знала, что это такое.
– А ма-а-ама поверит?
– А ты ей не говори!
– А… дневник?
– Давай сюда! – Я взяла дневник сестры и выдрала оттуда страницу: – Все! Никаких больше записей! – Я скомкала лист из дневника и засунула его в ящик письменного стола.
– А если… о-она… она позвонит…
– Я возьму трубку. У меня взрослый голос.
Но завучиха так и не
