так и не успел взять меня на руки…
Он вздрогнул от страшного грохота прямо над головой. Совсем близко, на расстоянии выстрела из лука, между небом и землей стоит серая стена… Нет, она несется со скоростью скачущего коня в его сторону! Вместо синего неба тяжелая, как каменный хребет, туча, а стена ливня сейчас накроет их с конем, как двух неповоротливых жуков…
Он заорал, конь тоже разогнался, успели увидеть, как впереди на дорогу прыснули крупные капли, взбивая пыль, и тут же влетели в ливень. Холодные потоки обрушились ощутимой тяжестью, пытались вбить в землю, вогнать, чтобы потом оттуда во множестве проросли эти странные существа с двумя головами и шестью ногами.
Громовой удар потряс землю. Скиф на миг оглох, они неслись в полной тиши, затем прорвались ни на что не похожие звуки, уж точно на дождь не похожие, это был рев, шум водопада, грохот, треск. Серая пелена время от времени озарялась тусклыми, а иногда и совсем слепящими вспышками. Дважды его словно бы обожгло, но это был не огонь, а нечто странное, старики говорят, что это случается, когда огненная стрела бьет опасно близко…
Он знал, что стрелы бьют по самому высокому дереву, а если дерева нет, то по всаднику. Даже пеший должен в грозу лечь в грязь перед буйством богов, признавая их мощь, смиряясь.
– Не смиряюсь! – закричал он. – Не смиряюсь!
Земли не видно под мутными потоками, копыта начали скользить, конь замедлил бег, осторожничает, уже не видит, куда ступает, а Скиф, мокрый, как рыба, лязгал зубами и радовался, что не в пышных одеждах дурака, как презренный богач, которому долго потом мерзнуть в насквозь промокшей одежде.
Яростный ливень почему-то перешел в простой дождь, а те заканчиваются не так резко и быстро. Дорожная пыль без всякого волшебства превратилась в грязь. Конь вовсе перешел на шаг, ступал тяжело, за копытами поднимались огромные лепехи грязи пополам с глиной. Глины всякий раз поднималось столько, что хватило бы на два больших кувшина и миску для собаки.
Очень быстро наступил вечер, а за ним и ночь. Конь устал, едва тащится, но немыслимо заночевать среди этой грязи, и Скиф умоляюще похлопывал коня по шее, уговаривал, успокаивал, убеждал, что вот-вот, уже скоро, надо идти…
На затянутом небе ни звездочки, даже посланная людям благословенная луна лишь однажды слабо посветила через прохудившийся бок тучи. Конь ступал совсем осторожно, вслепую. Под ногами чавкало, хлюпало. Иногда Скиф чувствовал, что конь бредет почти по брюхо в воде, затем снова выбирается на сушу, которую сушей можно назвать только в сравнении с полным болотом. Дождь льет не переставая, холод пробрал его до мозга костей.
Ему почудился собачий лай. Тут же ощутил, как насторожился конь, даже остановился с поднятым в воздух копытом.
– Давай, вывози, – взмолился Скиф. – Я лучше тебя умею разводить огонь, но что-то ж ты умеешь лучше?
Конь послушно двинулся через темноту. Умное животное, оно нащупывало дорогу,
