он делал то, что делал каждый раз в час его триумфа. Потому что таково было его место, и на этом месте он стоял.
Оглянувшись на невозмутимое лицо Часовщика, не смотревшего никуда, кроме как в лицо Врагу, Конструктор швырнул тело Всадника Хаоса туда, за край мира, в объятия подступающего разрушения.
Конструктор раскинул руки, принимая это разрушение, зовя его, требуя его себе, потому что не было больше дома, а без дома не было больше мира и не было мира сердцу его. Выбирая между принятием мира таким, как он есть, что означало жизнь, и дорогой непокорства, дорогой боли и творчества, что означало смерть сейчас, Конструктор кричал в лицо Хаосу, и звал себе смерть, и был смертью сам.
Конструктор не хотел бессмысленного Хаоса. Он хотел себе Хаоса как врага, как мыслящего противника, которому Конструктор сейчас проиграл, выбрав творчество, а вместе с творчеством – смерть.
И Часовщик услышал чужой голос. Идущий оттуда, из Хаоса. И он впервые увидел лицо Отца. Появляющееся из недр Врага, проступающее на фоне беснующегося вещества и непоглощаемого мира.
Каменный лик, недвижная статуя, на чьих руках таяло в безумном танце тьмы тело Всадника Хаоса. И в тот миг, когда труп распался совсем, от статуи, как из центра, во все стороны подул резким порывом сильный ветер. Был свет. Единственная яркая вспышка, а потом статуя Сотворителя упала рядом с Машиной, и Хаос пошёл на мир.
Напал жестокий, напал всеразрушающий. Напал и оказался захвачен Всадником Хаоса, поднявшимся от статуи Сотворителя и сделавшим то, что делал он всегда, каждый Шаг вперёд: он укротил Хаос и сделал новое дойдо, которое Часовщик, освободив своё седьмое крыло, отделил от тела Врага и отправил блуждать по небу, к солнцу.
Часовщик смотрел на Всадника Хаоса. Он выглядел теперь по-другому, и на его теле не имелось ни единого шрама. Но различия между инкарнациями стёрлись быстро, Часовщик почти сразу забыл, что когда-то было другое тело и были шрамы на нём.
Весь мир наполнила тишина. Дойдо медленно перемещало тёмное тело по небу. Близилась ночь.
Все трое демонов зашли внутрь Машины, без единого лишнего движения улеглись, плотно прижавшись, чтобы сохранить тепло на лежанке над потухшим огнём. Чтобы хранить тепло. Длань Милосердия сделала так, как они делали.
Когда ночь кончилась, Конструктору ещё долго было холодно, хотя Машина всё ещё оставалась прогретой. Первым встал Ювелир. Он медленно добрёл до выхода, открыл дверь, но ноги у него постоянно подгибались от слабости. Потому демон долго набирался смелости, для того чтобы выйти наружу.
Дойдо быстро поползло к солнцу, и день потому обещал быть коротким.
Конструктор в меркнущем свете подступающей ночи спустился вслед за Ювелиром, подошёл к нему и перекинул его руку себе через плечо. Ювелир, сжав крепко зубы, оттолкнулся от стены и опёрся на Конструктора.
Вместе они направились
