улицы Мира теперь вне Земли…»
Все улицы Мира теперь вне Земли.
Двуногий не плачет о мире —
скулит.
Надежда природна в основе своей.
Но нет больше правды
в природе людей.
«Кровью не напиться…»
Кровью не напиться,
если гл'отка – прорва.
Высосаны вены —
виноватых (нет?).
А вина все лица
примеряет. Сорван
куш игры военной.
Чей эксперимент
круче по убийствам?
Кто кому обязан
быть и благодарней,
и послушней впредь?
Вытри рот нечистый,
прежде чем измазать.
Пауза в ударе —
тоже антисмерть.
«О том уже не ведает сошедший…»
О том уже не ведает сошедший,
дорогой ли закончится тропа
и почему в пропавших и первейших
на равных выдыхается запал.
Любимый не расскажет о любимой.
Единственной за честь – ассортимент.
И если жил доверчиво, но мимо,
то будешь понарошку и отпет.
«Образумь, пожалуйста, весну…»
Образумь, пожалуйста, весну.
Образы её галлюцинаций
кто-то дрессировкой обманул —
и они рвать душу не боятся
до поры, покуда у весны
кома не закончится прозреньем, —
и, своим, растерзанным, больны,
взвоют от рецепта искупленья.
«У годности – минус два срока…»
У годности – минус два срока.
Угоден ли мёртвый войне?
Стране без людей мало проку.
А людям – нет проку в стране.
«Трудно перемалывать слова…»
Трудно перемалывать слова
там, где мясорубка просит мяса,
а Твоё божественное «тварь»
погибать как люди не согласно.
«Так ли это холодно…»
Так ли это холодно,
что замёрзло намертво?
Так ли ты нелюбящий,
уходя навек?
У зимы нет повода
нас оставить н’а лето.
Ты и есть м о й будущий,
но прошедший, – рек
не тревожа прошлого,
утекая в нынешнем,
где замёршим двигаться
глубже, чем живым.
Вспомни по-хорошему,
если вспомнишь, – или же
я – пустая мыльница:
с грязью быть на «Вы».
«Трогать нечего. Воздух матовый…»
Трогать нечего. Воздух матовый.
Все туманы сошлись в одном.
Был ли этот нарыв заплатою,
не расскажет наряд о том.
Удивительно до жестокости,
что о белом забыл февраль, —
и для правды с её неловкостью
стыдно вспомнить, как ловок враль.
Вода
Вода
