«итальянце». На то она и Ирка Сухаревская.
– Успокойся. – Васька наконец прервал ее затянувшийся монолог. – Закуси, и пойдем к нашим.
Он кивнул в сторону окна, где, нарушая все установленные филармонией правила, курила небольшая мужская компания во главе с Глотовым. Витю Глотова Чегодаев недолюбливал – тот казался ему холодным, расчетливым дельцом, бесконечно далеким от жизни оркестра и музыки в целом. Как бы удивился Васька, узнав, что многие считают таким же его самого. Но это было несправедливо: Чегодаев был музыкант, и музыкант до корней волос, до смешного влюбленный в свою профессию, способный долго и тяжело трудиться.
Работа инспектора поначалу давалась ему нелегко – мешала осторожность, привычка все делать с оглядкой. Васька втянулся в инспекторство постепенно, почувствовал вкус, уверенность, стал незаменимым человеком для администрации. Глотов же изначально был нацелен лишь на то, чтобы делать в оркестре деньги. Получать удовольствие от работы – такого понятия для него просто не существовало. Дело свое он знал блестяще, гастроли по России и зарубежью организовывал безупречно и с максимальной выгодой, но в его холодных синих глазах за толстыми круглыми стеклами очков никто и никогда не видел улыбку. Хотя, конечно, Виктор Глотов улыбался и даже смеялся. Но так уж у него получалось, что глаза будто жили отдельно.
У окна разговор шел на ту же животрепещущую тему. Изрядно принявший, Алик Копчевский, с красным, сердитым лицом, громко говорил концертмейстеру альтов Толе Женчуку:
– А ты попробуй поиграй на моем полене, и я посмотрю, какой у тебя будет звук! – Женчук отворачивался от Копчевского, но тот надвигался на него, норовя заглянуть прямо в лицо. Прозрачные, словно лед, глаза Глотова перемещались с Копчевского на Женчука и обратно, пока наконец не замерли на Алике.
– Я что-то не пойму, кто мешает тебе заработать на приличный инструмент? – холодно поинтересовался он.
Алик от возмущения потерял дар речи и умолк на полуслове. Потом он втянул воздух, смешно заморгал и проговорил:
– Кто мне мешает? Ты еще спрашиваешь! Тебе ли не знать, как мы тут пашем, каждый день вызов, а я, к твоему сведению, вечером квартетом в клубе играю. Иногда и ночью. И что, заработал я на «итальянца»? Черта лысого!
Чегодаев увидел, как навострила уши Ирка, и не успел он что-либо предпринять, как та подлетела к Глотову.
– Заработать, говоришь? – прошипела она. – Да как он, мальчишка, может заработать, если я пятнадцать лет оттрубила здесь – и то ничего путного не смогла! Думай, что говоришь, – зажрался, разжирел за наш счет!
– Прекрати, Ир. – Чегодаев, который никогда, даже в самом сильном подпитии, не выдал бы своей антипатии к Глотову, потянул ее за рукав, но та лишь в ярости зыркнула на него.
– А нечего оскорблять! – отчеканила она. – Живет за наш счет, ладно, пусть, но чтоб уважал!
– Правильно! – заорал Копчевский. – Экс-сплу-ататор! – Язык его заплетался,
