Шир всего лишь добавил в излучатель дополнительную схему, позволявшую ему генерировать излучение на всех частотах сразу, кроме тех, что смертельны для позвоночных. Для этого нужно было только нажать на определенный золотой листок на поверхности посоха.
Над конструкцией посоха и его оформлением Шир и Грэхем бились долго, стремясь к тому, чтобы органы управления были скрыты за художественным камуфляжем. Они прекрасно сработались, и неудивительно, ведь способности у них были сродни: художник всегда на две трети мастер-ремесленник, а ремесленник в душе всегда отчасти художник.
– Я бы вот что еще предложил, – сказал Брукс, после того как все осмотрели посох и познакомились с его действием. – Нужно, чтобы этот новый эффект был посвящен Тамар, Властительнице Милосердия, и чтобы загорался ее цвет, когда будет включен излучатель.
– Правильно, – согласился Ардмор. – Хорошая идея. Приводя в действие посох, нужно, чтобы он всякий раз светился тем цветом, что закреплен за соответствующим богом, к которому мы якобы взываем. Давайте установим такое правило. И пусть они ломают голову, как простой монохроматический свет может творить чудеса.
– Зачем заниматься всей этой ерундой? – спросил Кэлхун. – Все равно паназиаты не смогут обнаружить эффекты, которые мы используем.
– По двум причинам, полковник. Прежде всего, таким способом мы наведем их на ложный след и введем в заблуждение их ученых, когда те попытаются раскрыть нашу тайну. Не надо недооценивать их способностей. Но еще важнее психологическое действие, которое это окажет на людей, чуждых науке, – и желтых, и белых. Если что-то похоже на чудо, все думают, что это и есть чудо. Научными чудесами обыкновенного американца не удивить, он к ним привык и считает в порядке вещей: «Ну и что, подумаешь! Вам, парни, за это и платят». Но добавьте к этому пару дешевых эффектов и дурацких заклинаний, а главное – не заикайтесь о науке, – и он будет потрясен. Это чудесный рекламный ход.
– Ну ладно, – сказал Кэлхун, явно не желая продолжать разговор, – вам, конечно, лучше знать – у вас, по-видимому, большой опыт по части того, как дурачить публику. Я над такими вещами никогда не задумывался, мое дело – настоящая наука. Если я больше вам здесь не нужен, майор, я пойду, мне нужно работать.
– Конечно, полковник, конечно! Продолжайте, ваша работа имеет первостепенное значение… – Но когда Кэлхун вышел, Ардмор задумчиво добавил: – И все-таки не понимаю, почему психологию масс нельзя считать наукой. Если бы кто-нибудь из ученых в свое время взялся всерьез исследовать то, что прекрасно знает из опыта любой коммивояжер или политик, мы бы, может быть, теперь не оказались в таком положении.
– Кажется, я мог бы вам ответить, – скромно заметил доктор Брукс.
– Что-что? А, конечно, доктор. Что вы хотите сказать?
– Психологию не считают наукой, потому что там все слишком сложно. Научный ум обычно упорядочен, он по природе своей стремится к ясности.
