до того и нужды не было, я только хожу за ним следом, чтобы из глаз моих не ушёл, и так чисто собралась, что имела при себе золото, серебро – всё отпустила домой к брату на сохранение; довольно моему глупому тогдашнему рассудку изъяснить вам хочу: не только бриллиантов что оставить для себя и всяких нужд, всякую мелочь, манжеты кружевные, чулки, платки шёлковые, сколько их было дюжин, всё отпустила, думала, на что мне там, всего не переносить; шубы все отобрала у него и послала домой, потому что они все были богатые; один тулуп ему оставила, да себе шубу, да платья чёрные, в чём ходила тогда по государе. Брат прислал мне на дорогу тысячу рублей; на дорогу вынула четыреста, а то назад отослала; думаю, на что мне так много денег прожить, мы поедем на общем коште; мой от отца не отделен. После уже узнала глупость свою, да поздно было. Только на утешение себе оставила одну табакерку золотую, и то из за того, что царская милость. И так мы, собравшись, поехали; с нами было собственных людей 10 человек, да лошадей его любимых верховых 5.
Я дорогою уже узнала, что я на своём коште еду, а не на общем. Едем в незнакомое место и путь в самый разлив, в апреле, где все луга потопляет вода, и маленькие разливы бывают озёрами, а ехать до той деревни, где нам жить, восемьсот вёрст. Из моей родни никто ко мне не поехал проститься – или не смели или не хотели, Бог то рассудит; а только со мной поехала моя мадам, которая за маленькою за мной ходила, иноземка, да девка, которая при мне жила; я и тем была рада. Мне как ни было тяжело, однако принуждена дух свой стеснять и скрывать свою горесть для мужа милого; ему и так тяжело, что сам страждет, притом же и видит, что его ради погибаю. Я в радости их не участница была, а в горести им товарищ, да ещё всем меньшая, надобно всякому угодить, я надеялась на свой нрав, что всякому услужу. И так, куда не приедем на стан, пошлём закупать сена, овёс лошадям. Стала уже и я в экономию входить; вижу, что денег много идёт. Муж мой пойдёт смотреть, как лошадям корм задают, и я с ним, от скуки что было делать; да эти лошади, право, и стоили того, чтобы за ними смотреть: ни прежде, ни после таких красавиц не видала; когда б я была живописец, не устыдилась бы я их портреты написать.
Девяносто вёрст от города как отъехали, в первый провинциальный город приехали; тут случилось нам обедать. Вдруг явился к нам капитан гвардии, объявляет нам указ: велено де с вас кавалерии снять; в столице, знать, стыдились так безвинно ограбить, так на дорогу выслали. Боже мой, какое это их правосудие! Мы отдали тотчас с радостью, чтобы их успокоить, думали, они тем будут довольны: обруганы, сосланы. Нет, у них не то на уме. Поехали мы в путь свой, отправивши его, непроходимыми стезями, никто дороги не знает; лошади свои все тяжёлые, кучера только знают, как по городу провести. Настигла нас ночь; принуждены стать в поле, а где, не знаем, на дороге ли или свернули, никто не знает, потому что всё воду объезжали, стали тут, палатку поставили; это надобно знать, что наша палатка
