не могут нигде пристать. Якорь бросили посреди реки – не держит, оторвало и якорь. Меня тогда уже не пустил мой сострадалец наверх, боялся, чтобы в этой кутерьме меня не задавили, а положил меня в чулане, который для нас сделан был, дощечками отгорожен, на кровать. Люди и работники все по судну бегают, кто воду выливает, кто якорь привязывает, и так все в работе. Я так замертво лежу, слышу я вдруг, нас как дёрнуло, и все стали кричать, шум превеликий стал. Что же это за крик? Все испугались. Нечаянно наше судно притянуло или прибило в залив, и мы стали между берегов, на которых лес, а больше берёзы; вдруг стала эта земля оседать несколько сажен и с деревьями, опустится под воду, и так ужасно лес зашумел под самое наше судно, и так нас кверху поднимет, а тотчас в тот ущерб втянет. И так было очень долго, и думали, что пропали, и командиры наши совсем были готовы спасать свою жизнь на лодках, а нас оставлять погибать. Наконец уже видно стало, как эту землю все рвало, что осталось её очень мало, а за нею вода, не видно ни берега, ни ширины её, а думают, что надобно быть озеру; когда б ещё этот остаток оторвало, то надобно б нам быть в этом озере. Ветер преужасный. Тогда-то я думала, что светопреставление, не знала, что делать, ни лежать, ни сидеть не смогла, только Господь милосердием Своим спас нашу жизнь. У работников была икона Николы Чудотворца, которую вынесли на палубу и стали молиться; тотчас же стал ветер утихать, и землю перестало рвать. Ветер стал утихать, и землю перестало рвать, и мы избавились той беды, выехали на свету на свой путь, из этого залива в большую реку пустились. И так нас Бог вынес.
Этот водяной путь много жизни моей унёс. Однако всё переносила всякие страхи, потому что ещё не конец моим бедам был, на большие готовилась, для того меня Бог и подкреплял. Доехали мы до города, где надобно нам выгружаться на берег и ехать сухим путём. Я была и рада, думала, таких страхов не буду видеть. После узнала, что мне нигде лучшего нет: не на то меня судьба определила, чтоб покоиться.
Будучи в пути, случилось ехать мне горами триста вёрст беспрерывно (переваливая Урал, с реки Печоры, от Вуктыла на реку Северная Сосьва, по которой сплавлялись до Берёзова), с горы да на гору вёрст по пяти; эти же горы усыпаны природным диким камнем, а дорожка такая узкая, что в одну лошадь впряжены, ежели в две лошади впрячь, то одна другую в ров спихнёт. По обе стороны рвы глубокие и лесом обросли, не можно описать, какой они вышины: как въедешь на самый верх горы и посмотришь по сторонам – неизмеримая глубина, только видны одни вершины леса, всё сосна да дуб. От роду такого и толстого леса не видала. Эта каменная дорога, я думала, что у меня сердце оторвётся. Сто раз я просилась: дайте отдохнуть, никто не имеет жалости, а спешат как можно наши командиры, чтоб домой возвратиться; а надобно ехать по целому день с утра до ночи, потому что жилья нет, а через сорок вёрст поставлены маленькие домики для пристанища проезжающим и для корма лошадям. Я и тогда думала,
