пошёл советоваться со знакомым полковником из аналитического отдела. Тот порекомендовал не высовываться, по крайней мере несколько недель. Сказал, что, может быть, всё обойдётся. Намекнул, что Лаков, конечно, идиот (как раз в этом полковник ошибался!), но спорить с ним никто не будет – слишком большие у него связи.
Только сейчас Демидин понял, как счастлив он был ещё совсем недавно. Зачем он лез на рожон? Теперь, казалось ему, уже ничего не поправить.
На самом деле и Лакову, и Звягинцеву было безразлично, продолжатся ли эксперименты Демидина или нет, а сам он был для них слишком мелкой пешкой, и даже не пешкой, а так, кем-то подвернувшимся под ноги и надерзившим по глупости. Лаков про себя посмеивался над Демидиным и собирался помучить, чтобы он впредь вёл себя повежливее.
Если бы Демидин послушался мудрого полковника из аналитического отдела и не суетился бы ещё какое-то время, возможно, всё бы наладилось. Но вот уже много лет вся жизнь Константина Сергеевича сосредотачивалась в этих исследованиях, и теперь этот волевой и уверенный в себе человек сходил с ума от неизвестности и обиды, изводя себя размышлениями о том, как исправить положение.
Сменит ли чёртов Звягинцев гнев на милость? Может быть, стоит поговорить с Лаковым? В эти дни Демидин начал задумываться о решительном эксперименте, о чём-то окончательно доказывающем, какое колоссальное значение имеет психологическая оптика.
Но прежде он пошёл к Лакову. Тот придуривался и возобновить эксперименты не разрешил. Предложил прояснить ценность психологической оптики для животноводства. Нельзя ли, например, с помощью психологической оптики гипнотизировать коров так, чтобы они лучше доились.
Демидин перестал собирать древлян, отделываясь короткими звонками. Те недоумевали, но относили происходящее к таинственным и важным делам, которыми был занят их учитель.
А учитель в это время мучился в поисках выхода.
Чтобы доказать свою правоту, ему необходимы были люди, много людей, но теперь ему их никто не даст. А как было бы здорово – получить человек пятьдесят, выстроить их как параболическую антенну, примерно так, как выстраивают на сцене хор, и шарахнуть по чему-нибудь – хоть самолёт сбить, или проломить стену, или хотя бы разбить стекло в кабинете у американского президента. Пятьдесят человек – это сила. Если они будут настроены на одну волну, энергии должно хватить на что-то невероятное.
В разгар этих размышлений, где-то в начале сентября 1989 года, у Демидина зародилась роковая мысль использовать настоящий хор во время какого-нибудь концерта. Ведь большой хор, думал он, это несколько десятков людей, самой песней настроенных на одну тему, лучше всего какой-нибудь военной или патриотической песней. Если в фокус излучения поставить Володю Понятых, шансы на успех должны быть высокими.
Осталось найти подходящий хор и пробраться на выступление вместе с Понятых. Придётся обойтись без дифракторов и психооптические потоки будет нелегко контролировать. Но зато в распоряжении Демидина окажется целая река энергии. Ему останется направить её, импровизируя на ходу, и совершить нечто
