по мере того, как он так сидел, атмосфера в комнате и по всему дому начинала густеть и становиться вязкой. Со стороны Notebookа, от Лешиной спины неудержимо расползалась, била тяжелой струей – крепкая, едкая мужская ненависть, настоянная на черном, злом отчаянии.
… В тот вечер, ближе к ночи, воздух загустел настолько, что его можно было резать ножом и ломтями класть на хлеб.
Маня, стараясь не шуметь, ходила по дому, доделывая привычные дела и незаметно поглядывая на Лешин каменный затылок. Несмотря на всю сталь и жесть, которые Леша излучал, Мане было его почему-то очень жалко.
Она тихо вздыхала, стараясь не привлекать внимания.
Проходя по комнате у него за спиной, она вдруг на ходу, практически не притормозив, провела рукой по «бетонному» затылку, как бы снимая напряжение – погладила Лешу по голове, по серому ежику.
Здоровенные плечи едва приметно дрогнули – Леша застыл, глядя в монитор. А Маня, не останавливаясь, проследовала дальше на веранду, а оттуда на участок, как будто в туалет, а на самом деле – топор вынести.
Леша слегка улыбался, не отрываясь от экрана, когда Маня вернулась. Взглянув на нее, неожиданно подмигнул – понимающе и насмешливо, «по дневному».
… Ввиду топора, надо полагать – догадался, зачем выходила.
Ну и пусть. Настроение у него, главное, явно улучшилось – он уже вполне по-деловому орудовал «мышью» и постукивал по клавиатуре, иронично улыбаясь себе под нос.
Минут через сорок он уступил Мане место за Notebookом и отправился спать.
Но, как оказалось, не спал, а ждал, пока Маня досочиняет очередную порцию своей сказки. И настоял, чтобы Маня прочла ему дальше – с того волнительного для Леши места, где они остановились – про загрустившего без мяса Людоеда-гостя и про маленьких аппетитных детей.
… Таким вот образом у них с Лешей все и происходило, тянулось и можно даже уже сказать, неудержимо неслось – в непонятном для Мани направлении.
Пребывание «гостя» явно и неприлично затягивалось и начинало приобретать подозрительный оттенок.
Потому что дни шли. И прошел уже месяц, и истекал – второй.
У них даже сложился определенный, немного правда странный и своеобразный, но почти «семейный» уклад жизни.
Маня однажды об этом задумалась, когда варила гречку.
По вечерам они жили «иной», вполне сносной, «человеческой» жизнью, а вот днем…
… Днем творилось что-то невообразимое.
… Бог знает что!..
Отношения между ними менялись и как-то развивались в сторону… в идиотскую сторону, надо сказать!..
Нет, поначалу Маня вела себя с Лешей даже несколько свысока – в силу своего руководящего положения «медработника» и вообще – «хозяйки дома». Потом – снисходительно по отношению к выздоравливающему «больному», щадила его.
Следующая стадия – старалась быть просто на равных, пытаясь установить с ним нормальный,
