Я сейчас… а ты вспомни пока, – снисходительно хмыкнул он, направляясь к алым розам в конец участка.
С топором вышла дурацкая история.
Каждую ночь перед сном Маня его выносила, завернув в клеенку, на улицу и прятала за бочкой. Нож-секач забирала с собой в постель. Кухонные ножи тоже прятала на ночь. От греха подальше – как в первую ночь, когда в доме появился «чужой мужик». По утрам Маня незаметно возвращала топор на место – на веранду за веник, и ножи ставила обратно в стеклянную банку к вилкам и ложкам. Дела она это уже почти машинально – по привычке.
Леша, конечно, давно уже отследил ее нехитрые маневры «по безопасности», но никогда не комментировал.
А Мане было плевать – заметил он или нет.
… Это ее дело в конце концов – ей так спокойней… и все.
Но именно сегодня она замоталась и, к несчастью, забыла внести топор – он так остался за бочкой, надежно закамуфлированный травой и полешками.
Вот Леша и проявил невиданное благородство и такт, отправившись в туалет и дав ей возможность выйти из положения и «сохранить лицо».
… Как с дурочкой с ней – ей Богу!.. Чуткий какой. Противно.
Но – противно, не противно – а оставлять топор в доме на ночь Маня не собиралась. И ей совсем не улыбалось объясняться по этому поводу с «чутким» Лешей – избави Бог!.. Поэтому пришлось действовать по предложенному благородным ковбоем сценарию – под отвратительный «поющий» железный скрежет с соседнего участка Маня, воровато оглянувшись в сторону туалета, шмыгнула за бочку. Быстро схватила топор, припрятав клеенку в траву, и мгновенно вернулась на грядки.
«Благородный ковбой», вернувшись, вопросительно посмотрел на Маню. Та с деловым видом вскрывала новый пакетик с семенами. Топор лежал рядом с гвоздями. Леша улыбнулся себе под нос и взялся за столик.
День разошелся и шпарило уже неслабо. Неумолкаемый рев «бензопилы» приятно волновал. Маруся озабоченно ковырялась в земле тяпкой.
Кайф.
Крякнув, Леша лихо рубанул топором, выкорчевывая кривой черный столб.
Еще разок от души размахнулся и – хрясь! – стол завалился.
– Хрясь! – слетела отодранная черная доска.
– Хрясь! – затрещала, хрустнув, вторая.
Выбрав из банки пару гвоздей, сунул один в рот и, приладив – хрясь! – закрепил перекрытие.
– Хрясь! Хрясь! – вогнал еще два гвоздя.
– Хрясь! Хрясь!
И т. д.
Зрелище, как говорится, было не для слабонервных.
Босиком, с голым торсом и в закатанных до колен китайских джинсах, Леша во рту перекатывал очередной гвоздь. Старый, основательный деревенский топор перышком летал вверх-вниз и казался невесомым в Лешиных здоровых лапах с выступающими синими веревками жил. По его широченным загорелым плечам, вздуваясь, катались бугры мышц, на шее перекатывалась, взблескивая на солнце, тяжелая золотая цепь с крестом.
Опасливо
