ее слова заставили меня отказаться от этой мысли, – небольшая пауза, отец пронзал меня взглядом исподлобья, в этом взгляде было все: от презрения до обиды и прощения. Затем он тяжело вздохнул, – так что передай своему брату, чтобы возвращался домой.
– Но он был не со мной, отец…
– Как? – почти взвизгнула мать на кухне, и тотчас оказалась возле нас с округленными глазами. Я тоже был в недоумении.
– Он был на своей койке, когда я уходил. Мы не обмолвились и словом.
– Я сказала отцу, чтобы не трогал вас, так как если что-то и заставило вас уехать – то это уже наказание! И так вы оба платите мне за мою доброту?!
– Ма, я уезжал один, честное слово, – мне пришлось повысить тон, чтобы они поверили, – у меня и в мыслях не было расстроить вас.
– Но все же ты расстроил, – подытожил отец.
Мы сели ужинать в полной тишине. Я читал в глазах родителей страх, что их сын снова покинул дом. Они не доверяли даже соседним селам и деревням, а уж о другой стране и речи быть не могло. Отец считал, что настоящая и спокойная жизнь течет только в нашей деревне. Ведь она была одной из немногих деревень, которой удалось избежать разгрома и нападения во время войны. И мать была с ним в этом солидарна.
Разошлись мы так же молча. Я по тихой закрутил косяк и вышел на излюбленное крыльцо, надев дедову телогрейку. Дед у нас погиб в 46-м, отец рассказывал, что мужик он был мировой, и меня любил больше своих сыновей. Только этого я не помню. Мне было около трех лет.
Неподалеку от соседского забора я разглядел две фигуры, направляющиеся в мою сторону. Успел докурить и стал вглядываться в эту уже весеннюю темноту.
– Погляди, я и не сомневался, что мы застанем его на этом месте! – я услышал звонкий и радостный голос Глеба и тихую улыбку Кати. По телу разлилось горячее спокойствие.
Когда они уже дошли до меня, мать затушила последнюю лампу в их спальне. И почему они не стали искать нас?
– А вы чего Егора оставили? – Глеб сел на ступеньку ниже от меня, а Катя, словно котенок, взобралась к нему на колени.
– Вы видели его? Где он? Родители себе места не находят после сегодняшнего.
– В старом амбаре за домом Шуры. Что стряслось?
И я как на духу начал трындеть о своей усталости, о чувстве вины перед родными, о том, что совсем себя ощущать перестал, что мое существование – пустая трата энергии. Но ни слова о ночи со Златой. Я сказал, что устал, решил уехать, но я слаб на такие поступки.
Катя молча смотрела на меня с налитыми слезами глазами, в то время как Глеб сжал кулаки и жилки на его лице стали ходить туда-сюда.
– То есть, ты хотел уехать, не сказав мне ни слова?
– Прости, друг, если бы я мог сказать больше, ты бы меня понял.
– А почему Егор ушел именно тогда, когда ты решил пропасть? Это странно, – это были первые слова Кати после
