style="font-size:15px;"> юным ликом розовея,
имя он своё назвал,
а потом, когда был ближе,
он сомлел, – Я помогу?..
Где же, Радость, коромысло?..
Я летел, а тут, смотрю…
Как изящна ты, тонка,
ноша эта для тебя
не по силам, дайка мне.
Сколько-ж литров то в ведре?»
«Литров семь, а может восемь.
Напугал, чёрт, вся дрожу, -
дева вёдра передала. –
Держишь, мо́лодец?»
– Держу!
Взгляд зелёный кинув в Ваню,
шаг решив не прибавлять,
Чудо милое вздохнуло
и шепнуло: «А как звать
ты меня видать не спросишь?»
«Ой… Конечно же спрошу!
Как же, дивное создание,
ты зовёшься здесь, в лесу?»
Незнакомая знакомка
прошагала в тишине
семь шагов, а может восемь
и подснежники в траве,
ей, согласные кивнули…
Та, ресницы приподняв,
улыбнулась в мир: «Алёнка…»
Ванька ахнул, вновь пролив
из ведра на ножку чуду,
что шагало рядом с ним,
капли с озера: «Алёнка?!»
– Да…
И чувствами томим,
молоде́ц опять всё вспомнил…
Клятву милой на пиру,
что вернётся она снова
на Покров, но до того,
будет между ними снова
взглядов молний что – ого!
Чудо Ваню оглядело,
заглянув в раскрытый рот
и на ножки посмотрело,
на свои, где в хладе вод
пух встал дыбом мягким, белым,
как над озером туман,
и промолвило: «Что, Ваня?
Сердце мается от ран?»
Молоде́ц слезой ответил,
та, скатилась каплей вниз,
шмыгнул носом: «Ах, Алёнка,
потерял я главный приз.
Снег растаял. В лужах синих
проплывают облака.
В них любовь моя – Снегурка…
Коромысло – два ведра…»
– Коромысло я сломала,
отбиваясь от волков,
а живу я бабули,
ей уж тысяча годков
будет завтра,
мне-ж шестнадцать…
Как попала, спросишь, к ней?
Не скажу, но не напрасно
я жила здесь столько дней.
Йогой часто занималась
вместе с Бабушкой Ягой
и таком научилась!
Показать?..
Хороший крой у кафтана твоего.
Сарафана моего не такой…
и я сейчас, из подснежников, на глаз,
наберу
