Я, конечно, девушка романтическая, но не настолько. Поэтому терпите…
Я закинула ногу на ногу и, небрежно покачивая носочком, спросила:
– Сколько времени я должна отработать у вас в качестве собеседницы?
– Да вы не такая уж приятная собеседница, если хотите знать, – поморщился он.
– Вы тоже не очень. Но надобность у вас возникла почему-то именно во мне. Что касается меня, то я совершенно не нуждаюсь в вашем обществе.
Голос рассудка взмолился: «Танька! Уймись. Что ты делаешь? Сидишь в логове этого борова и дразнишь его. Ты хотя бы знаешь, на что он способен?»
Если честно, мой рассудок был прав. Кажется, я перегибаю палку. Судя по выражению халивинских глазок, меня поставят к стенке чуть раньше подлюг-журналистов. Но, однажды закусив удила, моя вольная душенька уже не могла остановиться. Мне нравилось дразнить его. Хотя бы потому, что, как мне кажется, я была первой, кто смеялся ему в лицо. Это грело мое самолюбие. И потом – к стенке он меня поставит не сейчас. Сейчас я ему зачем-то ужасно нужна. А потом… Потом я что-нибудь придумаю.
– Ладно, – сделала я вид, что признаю себя побежденной, раскаиваюсь и так далее, – приступайте к изложению вашей надобности. Только давайте не будем выяснять различия в наших политических взглядах. Дела так дела. Но не более того.
Халивин согласился.
– Наконец-то вы начали рассуждать здраво, – поощрительно улыбнулся он. Возьми конфетку с полочки, детка. Ты стала сговорчивей и умнее.
Я промолчала. Пусть думает так, как ему нравится.
– Дело в том, что у меня украли одну вещь, – вздохнул он.
– Любимую коллекционную трубку? – съязвила я, не удержавшись. – Ту, из которой Иосиф Виссарионович выпускал колечки дыма в лицо Троцкому?
Нынешний вождь явно страдал от недостатка оптимизма. Во всяком случае, с чувством юмора у него было не очень. Поэтому он нахмурился.
– Стыдно смеяться над святынями, – назидательно произнес он. – Ваше поколение, девочка, не имеет идеалов. В этом трагедия…
Он поцокал языком, показывая, как его огорчает факт отсутствия у меня идеалов.
У меня не было особого желания обсуждать с ним свои идеалы. Я промолчала.
– Вернемся к интересующей меня проблеме, – пробормотал Халивин. – Ваше ерничество начинает меня утомлять. Так вот, о вас рассказывают чудеса, Таня. Будто ваша интуиция помогает вам распутывать дела, которые не под силу остальным работникам милиции.
– Я не работник милиции, – честно призналась я. – Я представитель ненавистного вам частного сектора. Можно сказать, акула капитализма.
С этими словами я безмятежно улыбнулась.
Он пропустил мои слова мимо ушей и продолжал:
– У меня пропала очень важная вещица. Ее украли. И теперь, Танечка, мне нужна ваша помощь. Потому что, если эту самую вещицу не вернуть, никто нам с вами не поможет.
– Боже, – выдохнула я голосом, полным скорби, – что
