какой-то? – спросил он, пытаясь разобраться.
Стасов ощутил замешательство. Из кухни появилась Стася в одной безразмерной футболке с наскоро собранным пучком на голове, из которого свисали выбившиеся пряди.
– Стасов, что ты тут делаешь?
– Я поговорить пришел.
Гость был взволнован. Стася видела это по его влажному лицу и не уложенным волосам. Он заметил, что она оценивающе смерила его взглядом. Поправил волосы растопыренной рукой, отчего стал еще более растрепанным.
– Сынок, иди в свою комнату, – Стася мягко направила мальчугана к себе и прикрыла за ним дверь. – Говори, раз пришел. – Она сомкнула руки на груди и прислонилась к стене.
Стасов ожидал иной реакции на свой приход, но был слишком возбужден, чтобы анализировать. Он понимал, что она злится на него за новость о переводе в Москву.
– Стась, я, знаешь, я ведь понял эту штуку про ногу. Я вначале решил, что это абсолютнейшая глупость, наложил эту концепцию на все свои прежние отношения, и нигде она не работала. И потом меня как шарахнуло. И я понял, что с тобой она работает. Понимаешь? С тобой работает. Мне совсем неважно, есть у тебя нога или нет. Да тебе эта бионическая нога даже пошла бы! – Он сиял, но Стася смотрела на него внимательно и отстраненно. – Знаешь, ты ведь как аналоговая музыка. Всё, как ты и говорила. Есть те, с кем просто и понятно, но неинтересно, предсказуемо. Нажал на иконку – и звучит, а жизнь, она не там, жизнь там, где сложно и в то же время радостно, и тогда оно ведь ценится куда больше. – Стася чуть улыбнулась. – Мне все было стыдно за тебя, все время было стыдно, но я хочу, чтобы мне с тобой было стыдно. С тобой вместе. Хочу этого.
– Стыдно? – От улыбки у нее не осталось следа. – Почему тебе было стыдно? – Она не понимала.
– Да, ну декольте это твое огромное, в котором все утопали, и как ты горланила песни из душа, эзотерика, и этот наряд, и секс в ресторане, и французский говорок… – Он увидел удивление на ее лице и остановился.
– Так тебе было стыдно? Стыдно за меня все это время? Стыдно? – Стася рассмеялась.
– Ну было, и что, главное, что сейчас я хочу с тобой быть.
– Хочешь, Стасов? Со мной быть хочешь? А не думаешь ли ты, что я могу не хотеть. Могу, вот представь себе, не хотеть с тобой быть, – она развела в стороны руки.
– Не дури, Стася, не дури! Я же просто так сказал, и не то чтобы прям стыдно, ну просто неловко иногда. – Он, злой на самого себя, стукнул кулаком в стену. – Прости, я не хотел. Я люблю. – В прихожей повисла пауза. – Ты ведь веришь в глубины подсознания. Может, я тогда не просто так тебе сказал, что люблю, на корпорате, пьяный в стельку. Может, подсознание мое знало, что я люблю, а я еще нет. Оно, может, умнее нас, прозорливее. И я сказал. А теперь понял. Теперь только понял.
– Я ничего не чувствую, хлюпик.
– Чего ты не чувствуешь?
– Ничего, хлюпик.
– Да хватит же уже меня так называть! Что еще за хлюпик? Что за хлюпик, откуда
