погуляем там. Ну я обустроюсь сначала. А потом приезжайте, правда! Будет весело.
– Да, я помню, что ты любишь детей. – Стася обошла Стасова и направилась к прихожей.
Одним движением сняла свитер и осталась совсем голой. Стасов замер, уставился на ямочки на ее пояснице. Вокруг них пестрела россыпь веснушек взрывом конфетти.
– Может, я все-таки отвезу тебя? У меня сегодня все еще свободный день.
– Стасов, – она развернулась к нему и посмотрела в глаза, как охотник перед медведем-шатуном. – Не надо меня никуда везти! Я хорошо понимаю свое место. Всё классно. Было мило, правда. – Она надела платье в цветочек и тельняшку парня из кафе. – Кстати, я кофту отхватила. Вчера еще не подозревала, что будет так холодно. Что погода испортится. – Она сняла с плечиков косуху, надела и вышла за дверь.
Стасов глянул за окно. От утреннего солнца не осталось и следа. Небо стало темным и тяжелым. И правда, погода испортилась. Очень сильно испортилась.
Дома делать было нечего, Стасов не находил себе места. Вроде бы все у него было хорошо. Стася такая адекватная. Расстроилась, конечно, но могло быть и хуже. Правда, перед глазами стояла ее дрожащая нижняя губка. Может, ему показалось. Но как будто бы дрожала. Так бывает у детей, готовых вот-вот разрыдаться. Дрожь, которую она скрывала, больно покалывала Стасова в области груди. Скорее всего, показалось, решил он, стараясь об этом не думать.
Он наскоро собрался и поехал проведать маму. Она всегда была ему рада. Круглый столик с кружевной скатертью, уставленный сладостями, напоминал детство. Те же запахи, то же настроение. Только все меньше. Раньше мамин сервант виделся Стасову здоровенным, а теперь стал куцым, скукоженным. И хрустальная посуда, что стояла в нем до специального повода, теперь не казалась такой волшебной.
– Мам, а почему мы никогда из этих хрустальных бокалов не пили?
– Как не пили? На Новый год всегда доставали и пили.
– Не помню. Правда, что ли, доставали?
– Доставали, доставали, только когда к нам отмечать приходили тетя Алла с дядей Сережей, а когда мы вдвоем с тобой отмечали, то не доставали.
– Вот я и думаю. Вот и не помню. А я хотел бы.
– Чего хотел бы?
– Хотел бы всегда из них пить, и не только по праздникам. – Стасов подошел к серванту.
Мама дернулась по привычке его остановить, чтоб не лазил в сервант, и осеклась. И чего такого, пусть пьет из хрусталя, в самом деле. Он достал себе бокал. Вышел в кухню, сполоснул его и вернулся за стол.
– Чего это ты сам не свой, сына?
Стасов пожал плечами. Налил себе воды в стакан из кувшина. На кружевном столе стояли сырники, и они вывели его из равновесия.
– Чего не ешь? Твои любимые. Со сметаной двадцатипроцентной.
– Не хочу чего-то. Может, огурцы соленые есть и докторская?
Мама глянула на сына испуганно.
– Мам, а почему ты замуж так и не вышла второй раз?
Женщина
