живет с Пате, в их городском доме. Вы бы там много почерпнули – для описаний интерьеров, – сказал Пеплер. – На первом этаже офис. В холле сплошь фотографии с автографами. Видели бы вы, кто там. Виктор Гюго, Сара Бернар, Энрико Карузо. Марти их поставляет один дилер. Имена первого ряда – в огромном количестве. Люстра из чистого золота, портрет Наполеона маслом, бархатные шторы до полу. И это только в офисе. В холле – арфа, просто себе стоит. Мистер Перльмуттер говорит, Марти сам руководил оформлением интерьеров. По фотографиям Версаля. Весьма ценная коллекция вещей Наполеоновской эпохи. Даже стаканы с такой же, как у Наполеона, золотой каймой. Наверху, где, собственно, Марти живет-обитает, все самого современного дизайна. Красная кожа, приглушенный свет, черные как смоль стены. Растения как в оазисе. Видели бы вы ванную! Свежие цветы в ванной! Счет за цветы – тысяча в месяц. Унитазы в форме дельфинов, ручки везде позолоченные. А еда вся на заказ, даже соль и перец. Никто ничего не готовит. Никто не моет посуду. У него там кухня на миллион долларов, но ею никогда не пользуются – разве что налить воды, чтобы запить аспирин. На телефоне – прямой набор ресторана по соседству. Старик звонит, и в мгновение ока – шиш-кебаб. С пылу с жару. А знаете, кто там еще сейчас живет? Она, конечно, то приходит, то уходит, но именно она впустила меня в понедельник, когда я заявился туда с чемоданом. Показала мне мою комнату. Нашла мне полотенца. Гейл Гибралтар.
Это имя ничего Цукерману не говорило. Думал он только об одном: если так и будет продолжаться, Пеплер потащится за ним до самого дома, а если поймать такси, Пеплер залезет туда с ним.
– Не стоит из-за меня отклоняться от своего маршрута, – сказал Цукерман.
– Ничего страшного! Дом Пате на углу Шестьдесят второй и Мэдисон. Мы почти соседи.
Откуда ему это известно?
– Вы такой дружелюбный человек, да? Я боялся просто подойти к вам. Сердце колотилось. Думал, у меня духу не хватит. Я читал в «Стар-леджере», что, когда поклонники стали вас слишком уж донимать, вы ездили в лимузине с опущенными шторками и с двумя громилами-телохранителями.
«Стар-леджером» называлась утренняя газета Ньюарка.
– Это про Синатру.
Пеплеру ремарка понравилась.
– Да, критики правду говорят, вы можете срезать одним словом. Разумеется, Синатра – он тоже из Джерси. Родился и вырос в Хобокене. До сих пор туда ездит навестить мать. Люди просто не понимают, как нас много.
– Нас?
– Парней из Джерси, ставших притчей во языцех. Вы ведь не обидитесь, если я съем сэндвич прямо сейчас? Трудно его нести – он истекает жиром.
– Как вам будет угодно.
– Не хочу вас смущать. Земляк-провинциал. Это ваш город, а вы такой человек…
– Мистер Пеплер, меня это нисколько не смутит.
Пеплер осторожно, словно снимал хирургическую повязку, развернул бумажную салфетку, подался, чтобы не испачкаться, вперед и приготовился куснуть.
– Не стоит мне такое есть, – сообщил он Цукерману. – Прошли те времена. Я,
