но недобрый. Почему ты не даешь мне себя убить?
АРХИМЕД. Хотя бы потому, что мне некогда!
ВОИН. Что значит «некогда»? Что значит «некогда»? Я – простой римский человек, впервые в жизни пришел к тебе – гениальному ученому – сделать добро, а тебе некогда. Стыдно, господин Архимед. Мне за вас стыдно.
АРХИМЕД. Хорошо. Перейдем снова на вы. Мне вас жаль. Я хочу вас успокоить. Через час я кончу работать, и вы убьете меня. Если уж вам так этого хочется!
ВОИН (с обидой). Нет, этого не будет.
АРХИМЕД. Почему же? Вы же сами сказали: «через час». Это ваши слова?
ВОИН. Мои. Я сказал их… не подумав. Это вы, гении, взвешиваете каждое слово. А у нас, простых людей, вылетело – и привет!
АРХИМЕД. Почему вас не устраивает через час?
ВОИН. Потому что за это время и война кончится, и Сиракузы будут разграблены, все достанется не мне, а другим победителям, а я тут, значит, буду с вами сидеть, как дурак, целый час, чтобы потом только в один миг – миг удара – испытать удовольствие?! Нет, через час не пойдет, нет!
АРХИМЕД. Очень вы интересный человек. Пришли убивать – жаловались на зверства, на такую-сякую войну, а сейчас, кажется, не прочь и сами пограбить?!
ВОИН. Что значит – пограбить?.. Победитель имеет право на компенсацию своих страданий. Знаете, сколько мне пришлось испытать? Но я всегда был против войны. Против крови. И раньше, и сейчас, и через час. Если бы вы знали, как мне трудно. В нашем полку много ветеранов. Я не могу слушать их фронтовые байки. Боже, вы бы слышали, что они говорят: раньше, говорят, в былые времена убивать было куда интереснее. Каждый раз, – говорят, – в этом было что-то новенькое, потому что все боялись смерти, а это вело к тому, что то и дело герой становился трусом, а трус – героем… Сейчас – не то. Герой – это герой, а трус – всегда трус. И, заметьте, к смерти стали относиться совершенно равнодушно. Такое впечатление – всем теперь наплевать – и тем, и другим!.. Это ужасно, – говорят ветераны, – потому что все убийства стали похожи друг на друга. Такое однообразие. Такая скука, аж противно… Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я, наслушавшись этих разговоров, пришел к вам. Я, во-первых, хотел проверить, справедливы ли эти выводы старых вояк, и, во-вторых, мне самому показалось, что единственный раз в жизни я сегодня смогу убить честно, не причинив зла такому человеку…
АРХИМЕД. Вы очень любезны.
ВОИН. Ах, дорогой Архимед, если бы вы знали, как мне надоела эта идиотская война! Эта бессмыслица!.. Это узаконенное насилие!.. Как надоели мне все эти дикие, нечеловеческие страдания, недостойные всякого мало-мальски культурного индивида. Эта тупая, скотская дисциплина!.. Девять месяцев кряду мы осаждали ваш действительно прекрасный город – и мне, признаться, уже совсем неохота валяться в грязи, спать в душной палатке, надевать вонючую тунику, кормить в лагере знакомых крыс тухлым зеленым мясом, которое осточертело им не меньше, чем нам, и ждать, ждать решающего боя – с кровью, беготней и пожарами… Ах… сегодня, слава богу, все это кончилось. Все. Теперь сразу – в госпиталь – прийти в себя, подлечиться, отлежаться, успокоиться – и домой. А дома меня ждет любимая жена, дети и драгоценная арфа!
