Живём вроде, а у них свое назначение. Не нам судить, пошли, Вадимушка.
В доме было прохладно и тихо, только шуршал квач по заново оштукатуренной стене новой комнаты. Белила Алла, это было одно из немногих дел, которое не вызывало у неё всплеск бешенства, уж больно ей нравилось водить промоченным в подсиненных белилах мочалом по стене, а потом стоять, глядя, как серое пространство белеет, становится нарядным, свежим, чистым. Тогда у неё просветлялось лицо, уходила застывшая боль, становились мягкими губы, особенно когда она считала, что её никто не видит. Такое же преображение с невесткой Марина как-то видела и на лугу, когда она приходила проверить, как там Алла пасет коз. Это было ещё одно её любимое дело, она часами бродила с козами вокруг села и, несмотря, на жару, слепней, колючки и резкий степной ветер, она не торопилась домой, ходила до темна. Именно там, в лугах в Аллу вселялась девчонка, та, которую и встретил когда-то Димка – весёлая, лёгкая шебутная, и которая так страшно и почти безвозвратно умерла в ней. Она носилась по лугу, что-то напевала, собирала охапками цветы, а потом бросала их на дороге, собирала снова, плела венки. Но только замечала чей-то взгляд, разом возвращалась в себя нынешнюю, становилась той Аллой, которую знали все. А Алла очень изменилась за эти годы. Худая настолько, что острые ключицы выпирали из-под любой одежды кривыми палками, а в дыру впалого живота можно было засунуть два кулака, она стригла волосы так коротко, как только могла местная парикмахерша Валька и красила остатки хной, смешанной с басмой в цвет баклажана. Ходила в свободных Димкиных штанах и рубахе-размахайке летом, напяливая на это или длинный, по колено вязаный свитер, или простеганную куртку с огромным капюшоном, или Лушину шубу, которую ей отдала Марина, в зависимости от сезона. В сухой и костлявой, как куриная лапа руке была всегда зажата тлеющая сигарета, и едкий дым, смешиваясь с ароматом резких, всегда одинаковых духов, которые привозил ей Димка из города, шлейфом тянулся за этой странной женщиной, делая её узнаваемой за версту.
–Вот и умница. Как побелила, аж все сияет. Лучше тебя никто белить не может, это я тебе точно говорю. Мастерица.
Алла выслушала Марину, по слегка дернувшимся вверх углам застывших губ видно было, что ей приятно, закурила новую сигарету, щелчком выбив её из смятой пачки, хрипло буркнула
–Ладно. Проехали. Наговоришь тут. Святая Марина – миротворица. На обед кликни, я на дворе.
…
Утро сегодня было дождливым, настоящим осенним, за все лето такой погоды не видали. Одна радость, что по Гаптарихиным приметам это ненадолго, к Спасу развиднеется, а то прям беда. Марина встала пораньше, хоть и пять дней ещё в запасе, а работы полно, больно уж хотелось встретить сына да невестку во всеоружии. Да ещё и маковиков напечь решила, хоть и неправильно это, рановато, да пусть, детки ныне не особо веруют. Вот и надо было прошлогодний мак достать, проверить, промыть, да снова высушить, чтоб потом не возиться. Дождь лил, как их ведра, барабанил по крыше, но на чердаке было тепло и сухо, хоть ложись на толстый слой
