в подобье зверья.
В таком состоянии всё мне погано,
взираю на толпы, как будто на жертв,
что овцами блеют бездумно и странно,
в которых не дрогнет разумности нерв.
Желаю – не стать раздирающим зверем!
Лишь с Вами моё благородство росло
и мысли светлели, рождалась и вера
при каждом моменте, в любое число!
Мутация эта противна до жути.
Неужто в опасность для всех превращусь?
Но, коль Вас увижу, как Господа, чудо,
опять в добряка, ангелка обернусь!
Просвириной Маше
Апрельский алмаз
Во тьме средь камней, валунов и пылинок,
и смесей из влаги, метана, угля,
удушья и грязи, клочков и соринок
бродил и копался с угла до угла.
С кротово-шахтёрско-подводной сноровкой
искал я единственный, ценный кусок,
такой настоящий, без нот полировки,
как в скопище туч от луны уголок.
Глотал я прорывы, землистые брызги,
опять и опять ничего не найдя.
Треть века я тратил усилья меж рисков,
к заветной, высокой идее бредя…
Вдруг лучик узрев чуть солёный, искавший,
я ринулся прямо на клад световой!
И вот оттого полусонный, уставший
явился я перед алмазной тобой…
Просвириной Маше
ОбниМаша
Её приближенье – синоним всесчастья.
Охват – безмятежность, союз в тишине.
В объятьях её забываю ненастья.
Святой ритуал, что доступен был мне.
Блаженственный рай. Состыковка. Слиянье.
Сплетение с сортом, что чище иных.
И лучшая в тельно-духовном свиваньи.
Касанья правдивы, желанны, родны.
Лечебная, как винтовая повязка.
Дурманная, будто бы морфий и мак.
Тепло. Доброта. Волшебство. Синеглазка.
Я с нею б навеки застыл бы вот так!
Приводит в спокойствие и возбужденье.
Всё это – шедевр без граней, цены,
отправка ума в высоту наслажденья,
возврат к Богородице в свете луны.
Просвириной Маше
Шедевр
Наверное, мы – Маяковский и Брик.
Поэт тот влюбился в коварную Лилю.
Вот также и я обожаю сей лик,
впустив до глубин чаровницу Марию.
Она вся без маски румян и помад.
Милашка, которой всё это не нужно;
в
