дум… дум-дум-дум прозвучит, и вы подумаете, что это конец.
Но нет…
Дум, да, дум, да, дум, да, дум, да, дум, да, дум – ДА дум.
Вы встанете и потянетесь, удовлетворенно вздыхая при мысли о великом произведении, которое только что прослушали, и тут вдруг:
ДА дум. ДА дум. ДА дум. И так далее. ДА дум.
Все равно что клочок липкой бумаги, который приклеился к вашему пальцу и вы не можете его отцепить. Чертова штука пристала как банный лист.
Я припомнила, что симфониям Бетховена иногда давались имена: Героическая, Пасторальная и так далее. Эту следовало бы назвать Вампирской, потому что она просто отказывалась успокоиться и умереть.
Но, если не считать приставучий конец, я любила Пятую, и больше всего я любила в ней то, о чем думала как о «бегущей музыке».
Я представляла, как, простирая руки, широкими зигзагами бегу очертя голову в солнечном тепле вниз по холму Гудгер с хвостиками, болтающимися у меня за спиной на ветру, и изо всех сил распеваю Пятую симфонию.
Мои приятные грезы были нарушены голосом отца.
– Это вторая часть, анданте кон мото, – громко объявил он. Отец всегда называл части музыкальных произведений голосом, который более соответствовал манежу, а не гостиной. – Означает «прогулочным шагом, в движении», – добавил он, откидываясь на спинку стула, как будто первый раз в жизни исполнил свой долг.
Это казалось мне избыточным: как можно идти прогулочным шагом без движения? Это противоречило законам физики, но ведь композиторы не такие, как все мы.
Бóльшая часть из них, к примеру, мертвы.
Подумав о мертвецах и кладбищах, я вспомнила о Ниалле.
Ниалла! Я чуть не забыла о Ниалле! Отцовский призыв к ужину прозвучал тогда, когда я заканчивала химический опыт. Я сформировала в мозгу образ легкого тумана, кружащихся частиц в пробирке и волнующего послания, которое они несли.
Разве что я сильно ошибаюсь, но Матушка Гусыня в положении.
5
Я подумала, знает ли она сама об этом. Еще до того, как Ниалла поднялась, рыдая, с известняковой плиты, я заметила, что она не носит обручального кольца. Не то чтобы это имело какое-то значение: даже у Оливера Твиста была незамужняя мать.
Но на ее платье была свежая грязь. Хотя я зарегистрировала этот факт в каких-то спутанных зарослях собственного мозга, я не размышляла над ним до настоящего времени.
Когда перестаешь об этом думать, кажется совершенно очевидным, что она помочилась на церковном кладбище. Поскольку дождя не было, свежая грязь на ее подоле означает, что она сделала это второпях, скорее всего в северо-западном углу, вдали от хищных глаз, за кучей земли, которую могильщик мистер Гаскинс держит под рукой на случай копательных манипуляций с могилами.
Должно быть, она была в отчаянном положении, решила я.
Да! Вот оно! Нет на земле женщины, которая уединилась бы
