легкий стук. На балконе вновь стояла кенгуру.
– Пошла прочь, – велела я, – не до тебя, ей-богу.
В Филатовской больнице нам незамедлительно поставили диагноз – перелом, по счастью, самый обычный, закрытый, без смещения. Толстая медсестра ловко наложила гипс и вручила мне «Памятку родителям по уходу за ребенком с травмированными конечностями».
– Дай сюда, – попросил Кирка и вырвал из моих рук желтоватый листочек. – Ой, Лизка, глянь, кайф! Щадящий режим, диета обычная и никакой школы!
Я заглянула в «Памятку».
– Э, нет, дружок! Тут сказано – «дети с травмированными нижними конечностями занятий не посещают». У тебя пострадала верхняя.
– Ну, Лампуша, – заныл Кирка, – хоть один денечек завтра!
Не в силах отказать, я согласилась:
– Хорошо, но только завтра.
– Клево! – завопил Кирка и тут же, поскользнувшись, рухнул на асфальт прямо у будки охранника, стерегущего въезд в Филатовскую больницу.
– Давай, парень, – одобрил секьюрити, – теперь весь поломайся! Будет у тебя не только бриллиантовая рука, но и костяная нога.
– Кирюша! – в один голос закричали мы с Лизой.
– А чего, – забормотал он, – и ничего, подумаешь, упал!
– Проснулся, а там гипс, – радовался сторож.
– Держи его со здоровой стороны, – велела я Лизе и посмотрела на часы.
Полседьмого! Пора на работу. Нет. Больше никогда не буду врать ничего, что связано со здоровьем. Стоило придумать про перелом – и вот он, пожалуйста, в наличии.
Когда мы добежали до метро «Маяковская», я спросила:
– Сами домой доедете?
– Без проблем, – ответила Лиза.
Но Кирюша горестно вздохнул и проныл:
– Рука болит, жуть.
– Ничего, миленький, – попыталась я утешить неудачника, – выпей анальгин, скоро успокоится.
– Прикинь, какое горе, – стонал Кирка, – рука-то левая! И мне кажется, что боль пройдет, если мы с Лизаветой съедим по булочке вот отсюда!
Я проследила за его указательным пальцем с обгрызенным ногтем и увидела вывеску – «Кондитерская «Делифранс», вход через Зал Чайковского».
Надо же, как изменились времена! В начале 80-х я иногда приходила в этот зал, правда, со стороны улицы Горького, через актерский вход. Так вот, и музыканты, и зрители, явившиеся на концерт, были крайне недовольны. Тогдашний директор зала закрыл один-разъединственный буфет, где тихо торговали бутербродами с засохшим сыром и противной жирной копченой колбасой. Мотивировал свое решение он просто:
– Нечего цитадель искусства превращать в харчевню. Люди должны здесь наслаждаться музыкой, а не жрать хлеб и пить лимонад. Симфония и колбаса несовместимы.
Мы вошли в просторный вестибюль, и я невольно присвистнула. Да, похоже, с искусством в цитадели классической музыки покончено навсегда. В холле вольготно
