в обществе такие, что мигом последую примеру деда[111].
– В обществе российском или Обществе светском? – не скрывая иронии спросил Фокадан, – вы уж определитесь, Ваше Величество, что для вас важнее – страна или пара сотен людей, в большинстве своё давно работающих за пределами компетенции.
– Пара сотен, – хмыкнул император, глядя на Алекса, как на несмышлёныша, – европейская политика…
Самодержец начал небезынтересную лекцию о связях русской аристократии с европейскими аристократическими Домами. Связи эти, ветвистые и необыкновенно запутанные – не только родственные, но и масонские, торговые.
Полчаса спустя Алекс начал понимать остроту проблемы, стоящую перед императором. Русское дворянство считалось таковым разве что по гражданству – если речь идёт о дворянстве высшем, принятом при дворе и имеющем достаточное влияние. Перемешавшись кровно с дворянством европейским и фаворитами вроде Кутайсова[112], они перестали быть русскими по крови. Проблема сия решается соответствующим воспитанием, но за воспитание взялись французские и немецкие гувернёры, да так рьяно, что многие представители российского Двора с трудом говорили на родном языке.
Лишившись по факту языка и культуры, воспитанные на европейских ценностях и традициях, они легко отступали от интересов России и русского народа в угоду привитым ценностям. Таким патриотам проще найти общий язык с английским заводчиком или торговцем, чем с отечественным предпринимателем.
Иностранец с толикой приличных манер, одетый на господский лад, воспринимается Обществом как ровня, даже если он выходец из самых низов, сколотивший капиталец самым постыдным образом. С ним можно не только вести дела, но и родниться без ущерба для чести. Европеец!
В то же время русский купец, даже потомственный, колене этак в двенадцатом, воспринимается как априори низшее существо. Определённые исключения есть – те же Хлудовы и прочие миллионщики, но именно как исключения, хотя в последние лет десять ситуация понемногу исправляется.
Аристократия Российской Империи воспитывается иностранцами и на иностранщине, отдыхает за границей, учится, лечится. Россия воспринимается как колония, где белые господа получают дивиденды (работать российское дворянство в своей массе не настроено), тратить же полученное полагается в Европе.
Редкие всплески патриотизма европейцев таковы, что лучше бы их не было – в стиле самых нелепых указов Петра Первого, вроде непременного ношения париков, курения и питья кофе. На что-то осмысленное европейцев обычно не хватало, отдельные проблески могли сработать где-нибудь в Благословенной Франции или Швейцарии, но никак не Лапотной России.
Многочисленные, набиравшие силу славянофилы немногим лучше. В большинстве своём это те же европейцы, перековавшиеся в угоду царю, моде или под влиянием общественного мнения. Влияние же иностранных гувернёров и родни при этом никуда не девалось.
Положение
Павла. Александр обиняком говорит, что его убьют заговорщики.
Попав ко двору в десятилетнем возрасте как подарок, начал свою карьеру парикмахером. Постепенно стал главным сводником (фактически сутенёром) при дворе, получив за это графское звание, самые высокие ордена и именья с крепостными крестьянами. Современники отзывались о нём исключительно негативно, что не помешало процветать ни ему, ни его потомкам.
