он в ответ, продолжая натирать полы.
– А у нас много этих доходяг?
– Одиннадцать.
– Ничего себе. И все – алкаши?
– Да. Ну, максимум – хулиганы. Тяжёлых тут у нас нет.
– А где они есть?
– Не у нас. Разве не понятно?
– Так, – обратился он к закончившему работу мужичку, – швабру в сортир поставь, и иди в подвал. Я спущусь ща, пожрать вам принесу. И ведро тоже туда же.
Тот покорно вышел.
– Ладно, министр, я пойду, завтра увидимся! – он протянул мне щуплую руку в перчатке с обрезанными пальцами.
Вечерело. Здесь ночь ложилась на землю очень быстро, и как только солнце спотыкалось о терриконы и падало за горизонт, всё вокруг становилось тёмно-синим. В домах один за другим, как по команде, загорались огоньки. Подойдя к окну, я закурил. Окна этого кабинета тоже выходили во внутренний двор.
Я дымил, держа сигарету ещё из привезённого с собой запаса между средним и указательным пальцами, не отодвигая руки от лица. Набирая полный рот мятного дыма и не пуская его в лёгкие, я разжимал губы и втягивал его носом, а затем выдыхал ртом и наблюдал, как быстро меняется узор в окружающем меня трёхмерном пространстве. Затяжки иногда сопровождались потрескиванием. Я когда-то давно слышал байку о том, что это прогорают остатки насекомых, которые попали на завод вместе с табаком. И, дескать, этот звук – косвенное доказательство того, что табак был выращен на поле, а не в теплице.
Остаток вечера я провёл в разговорах с Ней. Конечно, формат переписки не мог вместить и десятой доли переживаний последних нескольких дней. Я пытался разбавлять сухой текст фотографиями, чтобы хоть как-то раскрасить стену из слов. Но их было так мало, а воспоминаний – так много…
Вот я вошёл в поезд и сфотографировал откидной столик типового плацкартного вагона. За окном – вокзал. Раннее утро.
Там осталась дорога, по которой неспешно сползало с горки ленивое такси. Ещё дальше – двор. Качели, песочница, чёрные от ночи деревья. И никого нет. Мы встречали этот последний рассвет на пустых улицах того моего, далёкого города. Самое главное, за что я Ей был в ту ночь благодарен, – она не отговаривала меня. Она попросила разрешения попытаться отговорить, и согласилась, получив отказ. Это дорогого стоит, на самом деле, – уважать человека до такой степени, чтобы принять в ущерб себе и, более того, в ущерб ему самому, какое-то важное для него решение. И вот эта фотография разрезала острым клинком паутину времени, и мы снова оказались в такси на сонном утреннем вокзале. А вот я еду по огромной стране. Поезд продирается сквозь бескрайние пустынные локации. Я сижу на нижней полке, в руке – пластиковый стакан с минералкой. Напротив меня – пожилая женщина.
– Вы далёко едете?
– В Ростов, – поддеваю ногой лямку стоящего рядом пузатого рюкзака, подтаскиваю его к себе, раскрываю и показываю старушке кусочек отцовского полевого кителя.
– У меня внук в Луганске. Ужасы рассказывает. Дай тебе бог.
– Спасибо
