домой; так что вылезти все же пришлось. Настроение было поганым, а чувствовали они себя еще хуже. Когда немножко догнали, полегчало; но тоже не совсем. Часа в два или три Святослава проснулась, и они с ней выпили; даже чем-то там таким за утро купленным в гастрономе ее накормили; вечером выпили с ней снова. По неизвестной причине мастерская почти опустела, хотя какие-то персонажи по квартире все еще слонялись; вероятно, и в этом были пока еще непонятные им приливы и отливы. Чувствуя себя совершенно измочаленным, Митя уснул, как только стемнело. Святослава взялась красить. Чем занималась Атланта и где она вообще была, Митя не запомнил. Но ночью, в темноте пытаясь выбраться из комнаты, он на нее наткнулся. А вот утром их обоих разбудил громкий разговор в мастерской за дверью. Голоса приближались и удалялись, говорили поочередно на русском и английском. Удивительным образом, часть английского звучала совершенно естественно, а другая так, что казалось вообще неправдоподобным, что говорят именно на английском. Потом они услышали, как Станислава у самой их двери обращается по-русски к какой-то неизвестной женщине с совершенно небодунным голосом.
– Ну не тяни, – сказала она, – скажи же им что-нибудь. За такие-то бабки.
– Сориентируй меня хотя бы приблизительно, – отвечала ее собеседница. – Ну как-то же это называется?
Судя по ответу, стало ясно, что Святослава раздражена.
– Не знаю я, что это такое, – ответила он. – Композиция номер шестнадцать. Скажи, что протест против подавления свободы творчества кровавой советской властью. А также свободы мысли. И самовыражения. И свободы сексуальной жизни.
– Это теперь все говорят, – возразила ее собеседница. – Ты же видишь, что покупатели серьезные. Им нужна изюминка.
Они отошли от двери, шум их голосов был все еще слышен, но слов уже было не разобрать. Из-за ограниченности пространства мастерской чуть позже у той же двери появились и сами покупатели; они говорили по-английски, быстро, полушепотом, но Мите все равно их было отлично слышно.
– Поразительно, что это даже не вторично, – говорил один из них. – Это же третья производная от непонятно чего.
– Что еще более удивительно, – согласился его собеседник, – на фоне того великого русского авангарда. Но это не наше дело. Это их личные проблемы. Если это сейчас продается, значит, нужно покупать.
– Не уверен, что можно продать все, что угодно, – с сомнением сказал первый.
– Продастся. Сейчас на рынке узнаваемая советская символика плюс протест равно огромные деньги. Поверь мне. Ты даже не представляешь, какие деньги в этом крутятся. Кроме того, ты же понимаешь, в крайнем случае есть фонды на поощрение нонконформизма и протеста в советском искусстве. Так что в ущерб себе это не будет. Не пейзажи с речками покупаешь.
Отошли и они. Атланта и Митя не рискнули вылезти
